пробежались по кнопочным клавишам. И вдруг гармонь закричала деревенским петухом громко, заливисто, потом залаяла собакой, да так похоже, что окружившая Николая молодежь весело рассмеялась.
Илья Степанович довольно улыбается в пушистые усы. Только комендант невозмутимо прохаживается по палубе.
А гармонь уже кукует серенькой кукушечкой. Ее нехитрая простенькая песенка очаровывает и уводит всех в далекие родные места. Сладко щемит в груди. Молодежь присмирела. И вот оттуда, издалека, где только что затих нежный голос кукушки, все яснее слышится разухабистая знакомая мелодия. Настя встрепенулась, подняла голову и, глядя на коменданта, запела:
А я выйду за ворота,
За ворота – крикну:
Я не здеся родилась,
Не скоро тут привыкну.
Гармонист довольно улыбнулся, широко растягивая меха двухрядки, и включился в перепев с Настей:
Все в колхозы, все в колхозы,
А мы проколхозили,
Умны сами разбежались,
Дураков стреножили.
Молодежь оживилась, послышался смех. Когда гармонист повторял музыкальный наигрыш, звонкий девичий голос подхватил двустишие понравившейся частушки:
Умны сами разбежались,
Дураков стреножили.
На губах Насти скользила едва заметная улыбка, она гордо подняла голову… И пошла девчонка по кругу – с носка на пятку, с пятки на носок, слегка покачивая плечами, сдержанно разводила руками – и остановилась напротив гармониста… Била дроби девчонка, пела задушевным голосом, а в глазах у нее была такая мука, такая безысходная тоска.
Вставлю Сталина портрет
В золотую рамочку,
В люди вывел он меня,
Темную крестьяночку.
Стуков насторожился и подошел ближе к забору. Николай, заметив обеспокоенное начальство, еще шире развернул меха гармони:
Пароход вперед плывет,
Сзади дым густой,
Прикажи, комендант,
Отвезти меня домой.
Стуков побелел от ярости.
– Прекратить! Я не позволю издеваться над совецкой властью! – с протяжным подвывом отчеканил комендант и приказал Широких: – Перепиши, всех до одного перепиши! Всем урезать хлебный паек, чтоб не бесились!
Настя тоже вся побелела. Она подошла к забору и зло в упор спросила:
– Что… и петь нельзя? А что нам можно, комендант, – лечь и помереть? Ты этого хочешь – не дождешься! – она рассмеялась и пропела, словно плюнула ему в лицо:
Погоди, калина, виться,
Погоди, погода, дуть,
Погоди, милой, смеяться,
Будешь тут когда-нибудь!
– Прекратить! – тонким голосом завизжал комендант. – В трюм! Все в трюм! Перестреляю, сволочь кулацкая!
Он судорожным движением схватился за кобуру и стал торопливо ее расстегивать. Илья Степанович Широких кинулся к Стукову и повис на его руке.
– Не бери греха на душу, командир. Его и так полно! –