в кафенионе, где встречался с друзьями и играл в тавли[11]. Там не было такой пестроты и захламленности.
Квартира Маркоса не была загромождена. У него было мало вещей, все самое необходимое. Безделушки, которые давали его матери чувство защищенности, приводили Маркоса в ужас. Он не согласился даже на скатерть в цветочек, которую она хотела постелить на стол, чтобы немного украсить комнату.
– Такая выдалась беспокойная ночь, левенти му[12], – пожаловалась Ирини, ставя на стол маленькие чашечки.
Мать часто рассказывала Маркосу свои сны. Василис, который спал как убитый, подобными вещами не интересовался. Он уехал в деревню час назад.
– И еще вчера ночью вроде кто-то громко спорил, – прибавила она. – Не знаю, левенти му, что там происходило, но ничего хорошего, это точно.
Маркос не хотел говорить, что ей не показалось и что она слышала перепалку Христоса с друзьями. Он не хотел расстраивать мать. Если разговор заходил об энозисе, Ирини сразу меняла тему. Она не желала, чтобы сыновья имели дело с политикой или террористическими актами. Эта борьба чуть не разорвала остров на части в те жуткие времена, и, как ей казалось, такой раскол еще может случиться. Проблемы остались нерешенными.
Маркос погладил мать по руке, лежащей на столе. Кожа была тонкая как бумага, на костяшках пальцев царапина.
– Мама, ты поранила руку?
– Оцарапала, когда подрезала виноград, – ответила она. – Ничего серьезного. В моем возрасте раны заживают медленно.
Он посмотрел на свои гладкие руки. У отца руки тоже были загрубевшими, шершавыми. Маркосу не хотелось бы иметь такие.
Когда он в последний раз стригся у парикмахера (хотя этим летом решил отпустить свои шелковистые волосы чуть длиннее, чем обычно), то сделал еще и маникюр. Ему привели в порядок кутикулу и отполировали ногти. Под ногтями была идеальная чистота. Каждый день он втирал в ногти оливковое масло, и они были гладкими, как у ребенка. Для Маркоса ухоженные руки свидетельствовали о его успехе. Они показывали, что он не держал в руках ничего тяжелее авторучки.
– Це! Це! Це!
Мать кормила Мимикос.
– Це! Це! Це! Как поживают цветы, что я тебе дала? – спросила она, разговаривая одновременно с канарейкой и с сыном. – Не забываешь поливать?
Он улыбнулся:
– Мама, да ты сама знаешь, что забываю. Прости. Был занят…
– Ты так много работаешь, левенти му, так много работаешь… Нет времени даже на девушек?
– Ох, мама…
Это была их постоянная шутка. Ирини не теряла надежды. Все матери любят своих сыновей, но красавца Маркоса просто нельзя было не обожать. Она погладила его по щеке, как делала еще с тех пор, когда он был младенцем, потом позволила взять свою руку и поцеловать.
– Жду, пока не встретится такая же красавица, как ты, – пошутил он.
– Хорошо, дорогой, но не затягивай слишком долго.
Как всякой матери, ей не