быстрыми взглядами исподтишка, она отметила для себя, что он не был счастливым человеком. Он выглядел как человек, измученный заботами, хотя то, что она узнала от отца Мартина об убийстве короля, за которое никто не был покаран, заставляло ее предположить, что не заботы, а чувство вины оставило морщины на его лице.
Его голову венчала массивная золотая корона, усыпанная драгоценными каменьями, сияющими в свете огней, и ей было его жаль. Это украшение, видимо, было очень тяжелым, и долго носить его – наверняка сущее наказание. Его белая рубаха, перехваченная ремнем на поясе, была сшита из тонкого льна, а рукава ее затканы нитями ярких цветов. Переливающаяся пурпурная накидка, подбитая золотистым шелком, была сколота на плече огромной золотой брошью, усеянной рубинами.
В целом король производил впечатление могущественного человека. Но даже если бы он был одет в грубую шерсть, все равно выглядел бы привлекательно. Несмотря на вес этой жуткой короны, он держал себя с благородным изяществом. Правда, глядя на него, она не могла определить, был ли он добрым и снисходительным, обладал ли чувством юмора и в состоянии ли он хладнокровно убить брата.
От этой последней мысли, промелькнувшей у нее в голове как раз в то мгновение, когда она подносила чашу к губам, руки Эммы задрожали так сильно, что она едва не пролила спиртное себе на платье. Она поставила чашу на стол, пытаясь успокоиться. Теперь она стала думать, о чем можно заговорить с королем, но у него был столь неприступный вид, что она не знала, с чего начать. История с гибелью короля Эдварда по-прежнему не давала ей покоя, грызла ее сознание, словно настырный червь. Эмма не могла этого забыть и, конечно же, не могла спросить короля прямо, является ли он братоубийцей и убийцей короля.
В свою очередь, он тоже не сказал ей ни слова, и она уже начала гадать, а знает ли он вообще, что она понимает его язык. «Нет, безусловно, – подумала она, – Эльфрик ему сказал, что я владею английским». Тем не менее все, что до сих пор они сказали друг другу, – это те латинские слова, которые их обязывала произнести церемония, ничего в них не меняя. Ей советовали ждать, когда король сам начнет с ней разговор, и она последовала этому совету. Но он продолжал хранить строгое молчание.
Решив, что больше ждать она не может, Эмма подыскивала подходящую тему для начала беседы, решив наконец спросить короля о его детях. По крайней мере, некоторые из них присутствовали на венчании и коронации: в боковом приделе собора она видела стайку роскошно одетых молодых людей в сопровождении тех, кого она сочла воспитателями и наставниками. Однако здесь она никого из них не увидела. Это ее в некоторой степени удивило, поскольку она ожидала, что хотя бы самые старшие его дети будут присутствовать на пиршестве.
– Милорд, – заговорила она, – я не вижу здесь ваших детей. Я надеялась сегодня всех их встретить. Им не позволено быть на пиру?
Большим куском хлеба король подбирал жир, стекающий с толстого ломтя жареной баранины, сосредоточенно предаваясь