Чечней и Россией стоял скорбный плач и вой. Солтмурад переживал, что давно не было никаких вестей от сына. Жена постоянно плакала, проклиная и Дудаева, и Ельцина, а Солтмурад каменным истуканом сидел перед телевизором и старался среди огня, дыма и крови увидеть родное лицо. Электричество часто пропадало, и в такие минуты он ходил из угла в угол, словно загнанный зверь. Он уже проклинал себя за свою минутную слабость, когда отпустил сына на войну.
Но однажды Теймураз пришел в дом сам. Он стоял у порога в порванной одежде, грязный и завшивевший, но живой и невредимый. Мать клушкой кружила вокруг него, сдирая с тощего тела лохмотья и слизывая поцелуями грязь с его щек. Был он без оружия, сказал, что патронов у него не осталось, и он выбросил автомат в речку. Помывшись и переодевшись в чистую одежду, сын сидел за столом в окружении домочадцев, которые взирали на него, словно на чудо, свалившееся с неба, ел горячий, жирный суп и со слезами на глазах рассказывал о тех ужасах и издевательствах, которые творили федералы с мирными чеченцами.
Солтмурад слушал и молчал, он понимал, что сын защищал свои интересы и идеалы, с которыми он шел на войну, и для него любой противник был жестоким и неправым. Но Солтмурад знал и другое, что война – это грязь, смешанная с горем и кровью, и в ней пачкаются одинаково обе противоборствующие стороны, что не судят только победителей, на которых этой кровавой каши не меньше.
Сейчас Солтмурада поразило другое: у его сына был потухший, почти стариковский, взгляд, будто из его глаз выжали всю радость и залили водой искры жизни. Солтмурад помнил, что точно такой же взгляд был у отца в те минуты, когда он молча смотрел в свое прошлое.
3
Скоро война на хромых ногах приковыляла и в горы. Ополченцы снова вытащили из тайников свое оружие и ждали развития событий. Над их головами все чаще с грохотом пролетали военные самолеты и вертолеты, в селе появились первые раненые, которых размещали в больнице, в школе, а то и просто по домам. А следом за ранеными появились и бородатые боевики. Шум боев приближался с каждым днем.
Однажды в село пригнали пленных юнцов и заставили их рыть окопы, траншеи и строить укрепления. Было их человек тридцать. На ночь их, изможденных и голодных, бросали в ямы и закрывали в подвалы. Кормили пленников только по утрам, кидая им несколько буханок хлеба и спуская на веревке чайник с кипятком. Все было, как на войне. Один из бородачей так и сказал:
– Пленный должен работать на того, кто его захватил, иначе – смерть.
Одного такого парнишку, попытавшегося бежать, боевики несколько раз били, отрезали ему правое ухо, а потом привязали к дереву, согнали к нему пленных, и командир сказал:
– Глядите, засранцы, вонючие русские свиньи, то же будет с каждым из вас, если попробуете сачковать или попытаетесь бежать!
В глазах обреченного уже стояла смерть, ширинка его штанов намокла, из штанин текли тонкие струйки