кварталах Лондона или на невероятно далеких окраинах на гранты, которых всегда прискорбнейшим образом не хватало. Их творческие порывы вечно душили бедность и семейные проблемы. Потребовалось бы перо Достоевского, чтобы воздать должное их жалкой жизни, зато сами они были высокообразованными людьми и часто собирались в этой комнате или в пабе по соседству, чтобы поговорить о своих неврозах и психологических проблемах, которые мешают им оформить собранный материал в диссертацию. Кое-кому из них посчастливилось завоевать любовь преданной женщины – такой, кто может однажды стать женой, но, будучи брошенной, примет свою участь с веселой миной и без горечи. Такие женщины рано узнают, что значит нести груз любви, терпеливо выслушивать проблемы своих мужчин и всегда быть наготове с пишущими машинками, на случай если рукопись или хотя бы короткая статья дойдет до стадии написания.
В описываемое утро один бледный, несчастный с виду молодой человек бормотал на странном языке в диктофон, а другой с четверть часа яростно стучал на машинке, потом вырвал лист, смял и бросил на пол, после чего выбежал из комнаты, удрученно прижимая руку ко лбу. Никто не обращал внимания на Дейдре, но она поймала себя на том, что ей трудно сосредоточиться, и обрадовалась, когда подошло время ленча. Она как раз собирала свои книги, когда дверь открылась и вошел очередной молодой человек. Этот был приблизительно в возрасте отчаявшихся – двадцати восьми или девяти лет, – но Дейдре не припоминала, что видела его раньше. Он был высоким и смуглым, с тонкими аристократичными чертами и яркими серыми глазами, – так во всяком случае Дейдре всегда его потом описывала. Возможно, в то время она заметила только поношенный плащ, потертый портфель и тот факт, что он стоял над ней довольно пугающе, точно ожидал радостного приема.
– Полагаю, мы незнакомы, – сказал он наконец, улыбнувшись ей. – Меня не было почти два года, и я чувствую себя Рипом ван Винклем[5].
Дейдре была несказанно поражена, что молодой человек удостоил ее своим вниманием, и даже не нашлась, что сказать. Впрочем, и в лучшие времена она слишком стеснялась, чтобы легко выдать остроумный ответ.
– Думаю, большинство на семинаре, – выдавила она.
– Ну, конечно! Пятничный семинар! С тем же успехом можно вернуться в Судный день, думая, что застанешь мир прежним, правда, все мы этим грешим. Кстати, я Том Моллоу.
Он начал расхаживать по комнате, снимая с полок книги и отпуская на их счет уничижительные замечания, словно не мог решить, уйти или остаться.
– А вас как зовут? – спросил он.
– Дейдре Свон, – промямлила она, думая, какое дурацкое ей досталось имя.
– Дейдре – дочь печалей[6], – сказал он, и почему-то она не обиделась на бородатую шутку. – И вид у тебя довольно грустный, когда сидишь тут совсем одна. Пойдем выпьем?
– О… спасибо… с удовольствием…
Она пробормотала первое, что пришло в голову, поскольку не привыкла пить вообще