волнение перед танцевальным вечером постепенно охватило даже Касуми. Она несколько раз смотрела на часы, думала о непривычных для себя вещах: например, сочувствовала гостям – гостиная небольшая, места для танцев мало. И нервничала в ожидании чего-то.
В сумерках начали появляться гости. Мать должна была сидеть в гостиной и надзирать за молодежью, но включенный на полную громкость звук грохотом отражался от стен, так что вскоре у нее разболелась голова и она ушла.
– Я не могу больше здесь находиться, как-нибудь аккуратно скажи отцу. Я ведь долго вас сторожила. Да и отец сегодня вечером на банкете – вернется, пожалуй, поздно.
– Ладно, положись на меня. – Касуми постучала себя кулаком в грудь.
Посреди этого разговора в вестибюле опять раздался звонок. Касуми открыла дверь, и прямо на пороге ей в лицо уткнулся букет белых зимних роз. За букетом стоял Саваи и обаятельно, приветливо улыбался. Касуми не могла вымолвить ни слова.
«Я проиграла. Да, точно, этот человек – актер на голову выше меня. Ну ничего, подожди немного, и я тебе такое устрою», – про себя решила Касуми, даже не задумавшись, с чего вдруг в ней взыграл этот дух борьбы. Она сверлила Саваи взглядом, пытаясь уловить запах станции «Токёэки».
Однако улыбка так и сияла на круглом лице гостя, а глаза сверкали молодым задором – он напоминал глянцевую картинку с обложки журнала для подростков: ни теней, ни загадочности. Первым делом он учтиво поприветствовал Каёри:
– Сердечно благодарен вам за приглашение на этот вечер. Бесконечно рад.
Матери Касуми нравился Саваи, и она довольно сощурилась в ответ на это обращение, отличающее молодого человека из хорошей семьи.
Саваи обходительно и галантно поздоровался с Касуми, но ей показалось странным, что сама она воспринимает это как формальную любезность. В прошлом году, в день, когда Саваи брал у ее отца интервью для журнала, она не заметила в его поведении никакой фальши. Да и вообще на его лицо не смотрела.
Гости собрались, но из-за свойственной японцам привычки смущаться танцы все никак не начинались, так что первыми выступили Масамити с Акико.
Это был замечательный танец. Старший брат Касуми, с прямой спиной, в двубортном пиджаке, обняв жену, ловко двигался в танце, и на губах у него играла счастливая улыбка, а глаза за очками сияли. Ну а Акико… Касуми только сейчас обнаружила, что у невестки довольно большой зад. При движении та приближалась к мужу, и крепкие ягодицы, казалось, готовы были разорвать облегающую юбку.
Все в молчании следили за этим идеальным танцем, удивляясь: где только Масамити выучился таким сложным движениям и как это Акико так умело их повторяет.
В самый разгар танца распахнулась дверь, хотя Касуми считала, что гостей больше не предвидится. Она обернулась – явился отец с бутылкой шампанского в руках. Молодые служащие вскочили, освобождая Ититаро место, Масамити и Акико остановились.
Ититаро громко и внятно произнес:
– Прекрасно! Я сейчас в ресторане на Симбаси[8] похвалился,