стиле», где приходится спать в общей комнате на полу вповалку с десятком дальнобойщиков или, что не легче, морячками, пережидающими очередной тайфун. «Минато» здесь единственное более или менее приличное место с отдельными номерами «в европейском стиле», если верить тем же буклетам.
– Вы сэнсэя куда определили? – поинтересовался я у растерянного Сато.
– Какого сэнсэя? Я ничего не знаю. Меня капитан Осима за вами послал, чтобы вас встретить и сопроводить в управление. А про сэнсэя я не в курсе.
– Ладно, – сказал я Ганину, – поедешь со мной, в управлении разберемся.
Мы прошли через здание вокзала. У самого выхода, под синим кругом, перечеркнутым красным крестом, нас ждала черно-белая «Тойота» с зажженной «мигалкой» на крыше. За рулем с каменным лицом, обращенным из глубины салона к стеклянным автоматическим дверям вокзала, застыл водитель. По такой чересчур торжественной обстановке стало понятно, что тянуть с докладом Сато больше нельзя, и, усаживаясь на заднее сиденье, я бросил в его направлении:
– Так что у вас тут стряслось?
Мой вопрос застал парня врасплох, поскольку он в этот момент открывал багажник, чтобы запихнуть туда мой баул, который он любезно дотащил от вагона до машины. Одновременно он головой указывал Ганину на место рядом со мной. Ганин его указанию последовал и плюхнулся справа от меня, а вот баул мой до багажника так и не добрался – Сато дернулся в мою сторону и наклонился к еще не закрытой мною левой задней дверце.
– Сегодня ночью убили капитана Грабова.
Кто такой Грабов, я не знал, понятно было только, что он русский, и, судя по дрожащему голосу Сато, не простой русский. Но убийство – это уже не сход на берег без разрешения, это, как шутит мой друг Ганин, «воздушная тревога».
– Вы баульчик-то мой в багажник положите все-таки и садитесь. По дороге расскажете.
Сато наконец-то спрятал мою сумку в багажник, прыгнул на переднее левое сиденье, бросил шоферу «трогай!» и повернулся ко мне. Говорить ему было неудобно, так как я оказался позади него, и получилось так, что весь его доклад был обращен больше к Ганину, нежели ко мне.
Перед тем как начать, Сато, изогнувшись всем телом и вывернув шею практически на сто восемьдесят градусов, вопросительно посмотрел на меня. Взгляд его содержал просьбу о моей санкции на рассказ при не известном Сато иностранце. От Ганина у меня особых секретов по уголовной части нет давно, тем более так получилось, что уже много раз он помогал мне в кое-каких делах. А раз я здесь один, то, может, Ганин будет полезен, как это неоднократно бывало у нас с ним в Саппоро.
– Говорите-говорите, сержант.
Я краем глаза зацепил блеснувшее в серых глазах напрягшегося на мгновение «короля преподавания русской мовы» самодовольство и в очередной раз подивился, сколь тщеславным и себялюбивым может быть современный гуманитарий. В этом Ганин удивительно похож на моего отца. Мало того что оба они занимаются загадочной и невразумительной славянской филологией, так еще и обожают комплименты и реверансы в свой адрес, даже вот такие