Не заговаривать предупреждали, а вот не играть… Думайте, думать Вы умеете. Похоже, этот господин переоценил мои способности к умственной деятельности. Партия началась „забавно“. И чёрт меня дернул. Чертовка точнее… Можно подумать я мог отказаться. Или мог? В любом случае», – он снова зажмурился, вспоминая разговор с неординарной личностью, – «поздно пить боржоми и прочие напитки. Мне обещали, что каждый ход будет много значить? Обещали. Ну, так получите, распишитесь».
Прятаться дальше за закрытыми глазами стало бессмысленным, потому что сложившаяся в мозгу мозаика, как и перспективы ее дальнейшего углубления, была пострашнее, чем вполне невинный ландшафт перед ними.
Только сейчас он обратил внимание на нелепость своей живописной позы распятого мученика: вжавшаяся всей поверхностью в камень спина, широко раскинутые руки, обнимающие скалу и ноги, с судорожно сведенными коленями, едва умещающиеся на пятачке.
Глаза, предоставленные самим себе, хаотично зашарили по доступной им полусфере, ища, за что бы зацепиться и успокоиться. Но в окружающем пейзаже не было ничего нового, кроме того, что уже упоминалось. Вверху небо, внизу море, а посредине облака.
– Я готова на многое, я готова даже исправиться, – забормотал он, – упакуйте, отдайте меня ангелам-красавицам.
Ветер, ударивший неожиданно, из темноты, в правый бок, попытался проникнуть между ним и скалой, чтобы разорвать их единство. Куда там. Легче верблюду проскочить в игольное ушко, чем кому бы то ни было оторвать его сейчас от этих камней.
«Поставьте вы, наконец, эту лошадь! А мы с ней сроднились», – с каким-то глупым злорадством мельком подумал он и еще сильней впился пальцами в шершавый гранит, продолжая выдавать негромко вслух обрывки текста:
– Я готова меняться, не глядя с любым дозвонившимся. Посидим, поболтаем, покурим, и может быть, спишемся. Здравствуй, Ангел. Где ты, Ангел, твою ма…, – простительное в его положении не совсем литературное окончание фразы.
Призываемый персонаж не спешил материализовываться. Занят, может или просто не расслышал его тихие всхлипы, заглушаемые к тому же завыванием ветра и грохотом моря. Моря…
Огромный вал залихватски ударил в скалу, поделился с ней своей немалой энергией, да так, что та задрожала, рассыпался и со страшным, противным скрипом, мерзко шипя, растекся серыми хлопьями по узкой полоске песка.
«Кто там у нас выбирался из пены уходящего потока?», – скользнул он взглядом по воде. —
«Любовь кажется. Ага, а потом она растворялась в воздухе. До срока. Очень актуально. Зашибись! Не думаю, что сейчас моя любовь выйдет из этой грязной пены, не Афродита она».
– Любовь сейчас не к месту, явно, а вот от Ангела я бы не отказался, – пробормотал вслух. Жалкая попытка подбодрить себя легким юмором не удалась. – Ей самое время появиться на сцене. Сколько можно звать. Хотя, если за сцену принять этот чудный пляж, то