ты не умеешь считать (еще), тебе нет и трех лет. Ты маленькое, невероятно веселое существо, которое знает совсем немного; любимое твое слово – “бёрд”. Это когда ты видишь в небе летящие самолеты, ты радостно тычешь в них пальцем и по-английски называешь “бёрд”. Почему по-английски говорит мальчик, живущий в Москве на улице летчицы Гризодубовой, 3, в квартире 5? Думаю, потому, что у Чанчура няня – филиппинка Менчи, которая души в нем не чает и целыми днями бродит с ним по остаткам знаменитого когда-то Ходынского аэродрома, где для товарища Сталина специально была выстроена трибуна и он со своими военачальниками (маршал Буденный, маршал Ворошилов и другие) наслаждался воздушными парадами. В небе летели стальные птицы, под трибуной стоял духовой оркестр, гремели медные трубы, и твой, Чанчур, двоюродный прадедушка, полковник Анзор Квирикадзе дирижировал этим оркестром. Прадедушка глядел не в ноты (он их знал наизусть), а в лицо любимого товарища Сталина, который то пальцем указывал в небо на воющие самолеты, то раскрывал пачку папирос “Герцеговина флор” и угощал маршалов, то в кармане своего военного кителя тайно разворачивал обертку конфеты “Раковая шейка” и так же тайно закидывал “Шейку” в рот, под левую щеку. У вождя был диабет второй степени, его постоянно сопровождала медсестра Тося Пурыгина и, заметив ненавистную ей конфету, могла ринуться и растолкать всех охранников, всех военачальников, схватить товарища Сталина за руку и отобрать “Раковую шейку”. Тося Пурыгина была молодой, сильной, думаю, сильнее семидесятилетнего генералиссимуса, вождя всех трудящихся планеты Земля. Когда у Сталина после короткого выламывания рук отбирали конфету, он шипел: “Повешу на первом же фонарном столбе тебя, Тося, и твоего хахаля Анзора Квирикадзе!”
Чанчур, ты не знаешь, что полковник Квирикадзе был возлюбленным медсестры Тоси Пурыгиной. Ты забегаешь вместе с няней-филиппинкой в супермаркет “Ашан”, который построили как раз там, где стояла та самая трибуна, и просишь: “Менчи, купи мне сладкую конфетку”. “Раковых шеек” уже нет в продаже, но так же, как генералиссимусы, маленькие мальчики во все времена любили, любят и будут любить сладости. Собственно, об этом я и захотел написать книгу и рассказать в ней многое, что ты сегодня не знаешь и, боюсь, когда повзрослеешь, можешь не узнать… Да и как ты можешь узнать, если я не сообщу тебе печальную весть о том, что Тоси Пурыгиной любимого Анзора Квирикадзе 9 мая 1950 года, как только оркестр духовых инструментов сыграл на Красной площади марш в честь пятилетия победы над гитлеровской Германией, посадили в черную машину, и он навсегда исчез. Его больше не видели ни медсестра Тося, ни наше многочисленное семейство Квирикадзе – Миндадзе.
Моя мама, твоя бабушка София Миндадзе рассказывала, что в начале шестидесятых годов встретила в Кисловодске у минерального источника “Нарзан № 7” Тосю Пурыгину. Та была уже не так молода и сильно набрала вес. Тося плакала, вспоминая Анзора: “У меня было тридцать семь любовников, может, чуть больше… Никого не помню, кроме твоего, Софа, двоюродного дяди. Знаешь, как я мстила Сталину? Ни разу после ареста Анзора не отобрала у него «Раковую шейку». Делала вид, что отбираю, но не отбирала. «Сдохни, тиран», – шептала про себя”. Мама (твоя бабушка) не поверила Тосе Пурыгиной: “В шестидесятых было модно ругать Сталина”.
Мой Чанчур!
Дело не в Сталине, не в “Раковой шейке”. Да, жалко Анзора Васильевича Квирикадзе. Я хорошо помню его: он был похож на Джонни Вайсмюллера, того, кто играл Тарзана, но дело даже не в нем… Ты грузин, ты вырастешь и, я уверен, будешь знать свой родной язык, будешь знать историю по школьной программе, знать русскую литературу, любить, как и я, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого, Шекспира, Бродского, Сэлинджера, кого-то еще, кого будут читать в тридцатых годах двадцать первого века; но мне обидно, что ты почти не будешь знать о потрясающих людях, твоих близких по крови, по фамилии. Кто они, эти люди большого семейства Квирикадзе – Миндадзе? Я хочу познакомить тебя с ними. Я даже собрал старые любительские фотографии, сложил в коробку из-под кубинских сигар “Ромео и Джульетта”, ждал, когда тебя, кроме слова “бёрд”, заинтересуют слова “возлюбленная”, “трудное счастье”, “покойные мои предки”, “мама, кто был мой папа?”.
Я думал даже написать книгу, где эти фотографии будут открывать каждую новую главу. Я определил время, место, имена тех, кто изображен, и по какому случаю они позируют неизвестному, стоящему за кадром. Нередко это был я, твой папа.
Но случилось необъяснимое. Снимки пропали. Если бы меня допрашивал следователь, я бы ему ответил так: их украли. Хочется выть от обиды! Размахивать кулаками, бежать с двустволкой!!! Но за кем?
На фотографиях были запечатлены важные моменты моей жизни, жизни моих родственников, друзей…
Фотографии были то ли оправданием, то ли обвинением, то ли доказательством странно, нелепо прожитой всеми нами жизни. Я долго искал снимки, ходил по дому, заглядывал под диван, за шкаф, спрашивал: “Где они?”
После недельного безуспешного поиска сел на красный старый диван (ты, Чанчур, обычно прыгаешь на нем), закрыл глаза и стал вспоминать. Стал фотографировать потерянные фотографии. Чанчур, оказывается, у меня хорошая зрительная память. Ура, малыш! Я запишу все, что выплывает из лабиринтов