вокруг нет никого, в ком я могла бы найти утешение: незнакомое место, незнакомые сосны, незнакомый предвечерний ветер. Несколько машин на стоянке, одна из них, джип «Рендж Ровер», – такая же, как у Папито, только номер другой.
И цвет.
А потом я замечаю Локо.
Локо – единственное знакомое мне существо, почти родное. От Локо веет спокойствием, его черный корпус и хромированные трубы отсвечивают на солнце. Продолжая всхлипывать, я вскарабкиваюсь на сиденье, съеживаюсь на нем и утыкаюсь лицом в свою школьную сумку.
Бедная Анечко-деточко! Несчастная идиотка.
Ма никогда и ни о чем не узнает. И Папито тоже, я просто посижу здесь немножко, под присмотром Локо, а потом пойду в город. Буду идти и идти, сколько хватит сил. Или найду автобусную остановку, здесь ведь должна быть автобусная остановка.
Я люблю Ма, и Ма любит меня. Но ее главная цель – свести на нет психологические микротравмы, которых еще никому не удавалось избежать: такова жизнь. О полноценных травмах речи не идет, Ма тщательно следит за этим. Ее главная задача – «купировать возможные последствия», «выкурить гадость из подсознания, аккуратно снять ее слой за слоем». Чтобы мое будущее оказалось по возможности безоблачным и хорошо прогнозируемым.
Если бы она хотя бы раз в жизни наорала на меня – мне было бы гораздо легче.
Я люблю Папито, и Папито любит меня. Но он почти всегда занят, он слишком много работает, зависает на своих строительных объектах. У него вечные согласования, комиссии, срыв сроков. Иногда мы не видим его круглыми сутками. Так что идея позвонить ему – не самая лучшая, он не приедет. Он только лишний раз расстроится и тут же начнет подбирать варианты выхода из сложившейся ситуации. Самый простой, тот, что лежит на поверхности, – я должна позвонить Ма. И Ма заберет меня, если у нее окажется свободное время.
Мои родители – очень занятые люди. А я – очень одинокий ребенок.
Самый одинокий на свете.
Меня охватывает острый приступ жалости к себе, и рыдания возобновляются с новой силой.
– Детёныш!..
Кто это сказал?
– Детёныш? Эй?
Изабо.
Она осторожно отодвигает мою сумку и кладет ее рядом, на сиденье Локо. А потом – так же осторожно – обнимает меня за плечи.
– Успокойся, пожалуйста. Всё забыли, да?
Ее волосы касаются моего лица, и это похоже на пробуждение после долгого сна. Когда солнечный луч скользит по щеке – ласково и нежно. Ее глаза вглядываются в Анечко-деточко, не такие уж они непроницаемые. Или это я уже привыкла к темноте, обжилась в ней?
Так и есть.
Теперь я ясно вижу, что скрывала темнота: всё, что я люблю. Новогодняя елка, новогодний снег, такой белый, что даже синий… Кипы сухих осенних листьев, которые так замечательно подбрасывать вверх; отражение фар на мокром от дождя асфальте, пустые трамваи, пироженко «графские развалины» и много кока-колы, и много-много пазлов, и кормить белок, и ехать куда-нибудь в машине, и самолеты, и «куриные боги», и нырять с открытыми глазами, и сидеть в киношке в З-D очках. И треск бумаги, когда разворачиваешь подарки,