ним! – подскочил князь с ложа княгини.
– Не спеши, князь, сам объявится, а покуда его трогать нельзя, место, где он находится, не показыватся.
Лоб Нискинина разгладился, он чуть заметно кивнул, Загляда улыбнулась и подала ему кружку с взваром.
– Выпей, княже, взвар, легче станет.
Князь взял кружку, выпил до дна, до самой последней капельки и поморщился от горечи, оставшейся во рту.
***
Неделю пролежал на лавке у кудесника Лютовой, не вставая. Спина ныла, хотелось лечь на бок, но Горазд запретил ему шевелиться. Княжич уже все щелочки и царапинки на потолке пересчитал, и все сучки на брёвнах изучил от нечего делать. И вот, наконец-то, наступил день, когда кудесник сказал:
– Я тебе щас принесу бересту и писало, напишешь, что ты жив, я пошлю человека, он отнесёт твоему батюшке весточку от тебя.
– А разве тут с тобой кто-то ещё есть?
– Конечно, есть, я давно обзавёлся помощником. В лесу нашёл его хворым, притащил сюды, вылечил, а када пришла пора ему уходить, оказалось, что итить ему некуда. Так с тех пор и живёт у меня. Помогат травы собирать, огородик небольшой завёл себе для души. Вот, княжич, береста, пиши покуда, щас придёт помощник, отправим весточку твому батюшке.
Приоткрылась дверь и в щель просунулась голова мужчины, потом он открыл дверь пошире, вошёл, сорвал с головы шапку, быстро поклонился и встал у порога. Это был смуглый мужчина преклонных лет, в серых портках, длинной белёного холста рубахе и чёрном кожушке, лицо с грубыми чертами и синими глазами, тёмные с проседью волосы убраны в хвост и перетянуты ремешком.
– Ильяс! Надобно в Искоростень сбегать отнести письмо князю Нискинину.
Мужчина наклонил голову набок, слушая, что ему говорят. В это время кудесник положил в чашку еду и поставил на стол.
– Садись, поснедай, да в путь. Бересту окромя князя никому не отдавай.
Мужчина робко подошёл к столу, сел на уголок стула, положил шапку на колени и начал есть, время от времени отрываясь, смотрел в сторону княжича, как тот писалом выводит на бересте знаки. Вскоре письмо было готово, к этому времени и гонец подкрепился. Горазд отдал ему бересту, мужчина положил её за пазуху и пошёл к двери.
– Письмо отдашь самому князю или княгине и никому другому не отдавай, – напомнил кудесник и закрыл за гонцом дверь.
Гонца в княжеский двор не пустили, приворотный пошёл в терем доложить о посетителе. Он сел у тына и стал ждать, когда выйдет князь или княгиня. В тереме отворилась дверь, гонец встал и подался вперёд. В светлом прямоугольнике входа возник девичий силуэт. Девушка шагнула наружу, и дверь за ней закрылась. Она, нынче встречавшая своё шестнадцатое лето, была стройна как берёзка, быстро завернув за угол терема мигом скрылась с глаз. Гонец снова сел и опустив голову, вздохнул…
А в это время в тереме, в людской палате, где князь принимал просителей и жалобщиков, приходящих в поисках правды, Нискинин сидел в переднем углу, в своём княжеском кресле и с воеводой Буяром решали что делать. Он потерял одного сына, а теперь неизвестно где