человеком действия, привыкшим к ясным целям и конкретным задачам. Его решения часто казались импульсивными, но те, кто знал его ближе, понимали, что за каждым его шагом стоит точный расчёт. Он не любил пустых разговоров и лишних формальностей, что делало его неудобным коллегой, но незаменимым в сложных ситуациях.
Его боевое прошлое, наполненное напряжением и опасностями, наложило на него отпечаток. Санин умел замечать то, что ускользало от других: тонкие изменения в интонации, незначительные детали в обстановке. Этот навык сделал его ценным оперативником, хотя сам он редко задумывался о своей значимости. Для него это была просто работа.
Виталий не стремился к теплу или уюту, не искал понимания. Иногда он возвращался домой после долгого дня, включал старый телевизор, но почти никогда не смотрел его. Время от времени он доставал из ящика письменного стола фотографию – выцветший снимок, на котором он, моложе и улыбающийся, стоял рядом с товарищами. Эти лица были единственным, что он сохранил из своей прежней жизни, и даже их он позволял себе видеть лишь изредка.
Он редко заводил друзей. Ему было проще оставаться на расстоянии, не привязываться. Те немногие, кто всё же считался его приятелями, знали, что обращаться к нему за помощью можно в любое время, но при этом не стоит ждать от него долгих разговоров. Виталий был человеком поступков, а не слов.
Его возвращение в Москву было возвращением в другую реальность. Город, который казался ему таким знакомым, изменился. Или, возможно, изменился он сам. Шумные улицы, вечный поток людей, неоновый свет витрин – всё это теперь раздражало его. Или он просто потерял способность наслаждаться миром, лишённым опасности. Но в этом новом, странном мире у него оставалась работа, и он цеплялся за неё, как за якорь.
Виталий привык, что в его жизни нет ничего постоянного. Он давно не строил планов на будущее и не пытался найти смысл там, где его, возможно, и не было. Но даже в этой упорядоченной пустоте что-то в глубине его сознания иногда напоминало: ты жив, а значит, всё ещё можешь что-то изменить. Только он не знал, что именно.
Санин, помолчав некоторое время, внимательно наблюдая за Варварой, снова нарушил тишину. Его голос звучал спокойно, но в нём чувствовалось лёгкое напряжение, словно он подбирал слова, чтобы не показаться излишне резким.
– А вы не думали, что вся эта история с фарами, звуками и бумагой – просто хорошо поставленный спектакль? – спросил он, слегка наклонившись вперёд, но удерживаясь от пересечения личных границ. – Ну, знаете, чтобы отвлечь от чего-то более реального. Например, от махинаций руководства депо?
Варвара подняла взгляд от папки, слегка приподняла брови. На секунду она задумалась, прежде чем ответить.
– Вы предполагаете, что руководство депо могло устроить это всё, чтобы скрыть свои делишки? – уточнила она, без труда выдержав его взгляд.
– А почему нет? – пожал он плечами. – Сценарий простой: создаёшь что-то необъяснимое, вроде фары в заброшенном депо, чтобы все начали говорить об этом.