ного юношу, помогли ему приобрести отличную закалку и данные спортсмена-разрядника.
Максим, комментируя это дело, с благодарностью отозвался о законе перехода количества в качество, которым не стоит брезговать.
Вскоре Максим с такой силой овладел философией марксизма, что мог без труда изобретать новые непреложные законы развития человеческого общества.
Так, глядя на своего друга Федора, да и просто так, допивая вторую бутылку портвейна, Максим часто говорил: «Одинаковое одинаковому рознь!»
У Максима было много сильных мыслей, даже трудно специально выделить. Так, например, его часто посещала необыкновенной силы мысль: «Где занять четвертной?»
Случалось, что и Федор мог кое-чему научить Максима. Так, однажды Максим дал Федору почитать одну книгу (из тех, о которых лучше не разговаривать с малознакомыми людьми). Федор пошел на бульвар почитать, однако замечтался, попил пива – да и не заметил, как посеял книгу.
– А где книга? – осведомился Максим вечером.
– Посеял, – отвечал Федор.
Максим осыпал Федора бранью, однако последний, не сплошав, спросил:
– А что, книга была хороша?
Максим в ответ лишь заскрежетал зубами. Тогда Федор продекламировал строки Некрасова:
Сейте разумное, доброе, вечное! Сейте! Спасибо вам скажет сердечное Русский народ!
Максим, не зная, как возразить, лишь скрежетал зубами.
На алтарь мысли Максим мог положить все, даже предметы первой необходимости.
Однажды он сказал:
– Когда я думаю, что пиво состоит из атомов, мне не хочется его пить.
Знакомый Максима Петр любил рассуждать в том смысле, что человеку все доступно и прочая.
Максим, хмуро прослушав эти рассуждения, подобно баснописцу Эзопу, молвил:
– Тогда выпей из дуршлага! – И, хлопнув дверью, вышел.
Заметив, что Максим пьет не закусывая, Федор осведомился, не объясняется ли это тем, что Максим вспомнил о молекулярной и атомарной структуре закуски.
Максим гордо помотал головой и сказал:
– Кто не работает – тот не ест!
Вот какая реплика приписывается Максиму, хоть это и недостоверно.
Федор с похмелья начинал нескончаемый рассказ про исчезнувших собутыльников, или про то время, когда он учился в школе, или про какие-то деревни. Федор рассказывал бессвязно, надолго замолкая, иногда минут на пять, ограничиваясь одними междометиями или жестами. Петр если не выходил сразу, то мучился, скучал, слонялся по комнате, перебивая Федора своими эскапистскими романтическими байками.
Максим, заметив неприязнь Петра к рассказам Федора, сказал:
– Даже о литературном произведении нельзя судить по содержащимся в нем словам.
Сад камней
(хокку, танки, бронетранспортеры)
Идет Максим по тропке между круч.
Но, поравнявшись с сакурой,
Застыл, глотая слезы.
Проснулся Федор с сильного похмелья —
Лежит в саду японском под сакурой
И плачет, сам не зная, как сюда попал.
К станции электрички,
Шатаясь, Федор подходит.
Головою тряся,
На расписание смотрит:
Микаса, Касуга, Киото,
Авадза, Инамидзума
И дальняя бухта Таго.
Что ж? С таким же отчаяньем
Смотрел он и раньше и видел:
Рябово, Ржевка, Грива,
Пискаревка, Всеволожск
И дальняя Петрокрепость.
Ледяные злые перроны.
Подбитым лебедем упал на куст сакуры Федор,
Когда Максим ему вломил промеж ушей.
Максим по тропке шел.
Навстречу Федор.
Максим его столкнул.
– Ты что толкаешься? —
Вскричал с обидой Федор.
– А что ты прешь как танк? —
ему Максим в ответ спокойно.
Феномен чоканья желая изучить,
Максим и Федор взяли жбан саке.
И день и ночь работали упорно.
Наутро встали —
В голове как бронетранспортер.
В саду камней сидел часами Федор,
Максима ожидая.
Максим по лавкам бегал за саке.
Максим стоял с поднятым пальцем.
Федор ржал.
Так оба овладели дзен-буддизмом.