подремать. Это был я, твой милый Ханс Юрген. Ты тогда гладила меня по щеке пальцами, а твое маленькое сердечко билось громко-громко. Но когда в лесу стало светлее, ты почувствовала, что тебе слишком жарко рядом со мной. А когда впереди залаяли собаки, ты предпочла их Хансу Юргену. Ты обнимала их, как брата и сестру, и бежала с ними по подъемному мосту, будто тебя преследовало пламя.
Было видно, что в нем говорит давно сдерживаемая обида. То, что кипело внутри, вдруг вырвалось наружу, воспламенившись маленькой искрой. Ева не была бы женщиной, если бы сказанное ее не задело. Лучший метод защиты – нападение. Ее хорошенькие губки сжались. Было видно, что она борется с собой и хочет выйти победительницей, хотя бы отчасти.
– Ханс Юрген, ты не сделал ничего, что дает тебе право так говорить со мной, – сказала она, помолчав. Теперь в ее голосе не было ни добрых эмоций, ни теплоты.
– Я ничего не сделал. Ничего не делаю сейчас, да и не могу ничего сделать.
– Так, как поступил ты, мог бы поступить любой другой на твоем месте. Благодарю тебя, но я уверена, что Мартин, Венцель и даже сварливый Рупрехт тоже прыгнули бы в воду. В чем, собственно, была опасность? Река не глубока!
– Жалко, ведь будь она глубже, я нахлебался бы воды, и мне пришлось бы заткнуться.
– Это плохие речи, кузен.
– Если бы на моем месте был Ханс Йохем, он бы сразу ушел, а не трясся бы так, чтобы брызги летели во все стороны. Но и посмеяться над ним, сравнив его с пуделем, тоже было бы нельзя. Я сделал это, чтобы тебя позабавить.
– Ханс Юрген, остановись сейчас же! Ханс Йохем тоже хороший юноша, но он, вероятно, сначала подумал бы, стоит ли мочить новый камзол.
– Ты действительно так считаешь, Ева?
Она снова протянула к нему руку:
– Кузен, беги к огню и обогрейся. Думаю, тогда ты не будешь настолько резок в своих суждениях. То, что я выпустила синицу, было неправильно с моей стороны. Я потом это поняла и хотела извиниться перед тобой, но не сделала этого. А тогда, когда мы вернулись с прогулки, мне было очень стыдно, что я так испугалась, и тут ко мне подбежали собаки. Я решила переключить твое внимание на них. Но я, безусловно, сохранила в сердце то, как ты вел меня через ужасный лес, как ласково ты уговаривал меня не бояться. Я молилась Богородице, пока не уснула, и за тебя тоже молилась, Ханс Юрген.
– Спасибо! – Парень все еще мрачно смотрел прямо перед собой. – Это мило с твоей стороны. Знаешь, Ева, я не знал, что ты поступила именно так. Ни один человек не способен услышать того, что слышит Божья Матерь.
Ева Бредова тоже опустила глаза. Они поняли друг друга без слов. Не было смысла все высказывать вслух. Ханс Юрген опомнился первым:
– А теперь быстро уходи, пока тебя не хватились. Ты можешь сколько угодно смеяться надо мной вместе с другими, я не буду на тебя злиться и не забуду того, что ты мне сказала. Но придет время, когда меня не будут дразнить, когда мне не придется охранять старые штаны. А потом, потом…
– Ханс Юрген, куда ты?
– Просто уходи, я уйду после тебя.
– Но ты еще не пожал