Да закусывай, а то хмель в голову ударит, – ласково говорю я, пожирая взглядом грудь девицы. Платье на ней старое, лифона нет, и соски, кажется, вот-вот разорвут тонкую ткань.
– Ничего не умею… Девушка я, – растерялась Ефросиния, опустив глаза.
И тут Матрена не выдержала:
– Тьфу! Когда ж ты, барин, грешить-то перестанешь? – пробурчала она где-то вдалеке.
– Матрёна! Подь сюды! – рявкнул я.
Через секунду в проёме двери появилась блюстительница морали, недовольная, но готовая к ответу.
– Чего изволите, Алексей Алексеевич? – сказала она, скрестив руки на груди, явно не одобряя того, что тут творится.
– Тебя давно пороли? – грозно спрашиваю я.
– Да за что, барин?! – всплескивает руками толстуха.
– Ещё раз услышу, что ты меня хаешь, лично выпорю! – угрожаю я.
– А я ведь вместо мамки тебя титькой кормила! – голос Матрены наливается обидой и праведным гневом.
Теперь даже Ефросинья отложила в сторону кусок хлеба и уже смотрит на меня без симпатии. Ну как же, “почти мамку” – и пороть! М-да.
– Матрена, я вырос, и сейчас твой барин! Не сметь меня обсуждать! – упрямо говорю я.
Душить фронду надо в зародыше, это мне мой опыт управленца подсказывает.
– Не будешь слушать, продам тебя Велесову! – угрожаю, и тут же перед глазами всплывает образ этого самого Велесова. Самый крупный наш сосед, человек богатый, владеет пятью тысячами душ, миллионщик. Но и жестокий до ужаса: для него запороть челядь – всё равно что высморкаться. Нас с ним связывает старая вражда – батя мой на дуэли однажды дырку ему в боку сделал, и с тех пор тот меня не жалует.
Всё это в голове пролетело за секунду.
– Ох, Лексееич… – зарыдала Матрёна, как дитя, и слёзы градом полились по её круглым щекам.
– Поди прочь! – ору я, взбешённый всей этой сценой.
– Барин, ты бы остыл! – вместо всхлипывающей Матрёны в комнату тихо входит Мирон.
– И тебе зубы выбить? – рявкаю, уже почти не контролируя себя. – Я просил совета?
Чёрт, и правда, меня понесло. Еле торможу и внутри понимаю: это не я, это прежний хозяин тела буянит. Его опека явно достала до печёнок. Нужно взять себя в руки.
– За что? – Мирон смотрит угрюмо, не поднимая на меня глаза.
– Это я-то плохой барин? Матрёна на моих харчах в дверь скоро не пройдёт, ты – в сапогах городских ходишь. У меня один конь, а у тебя – два! И всё равно я вам плохой? Так, может, тебя тоже Велесову продать? – спрашиваю я с угрозой в голосе.
Мирон тяжело вздыхает.
– Хороший ты барин, – отвечает он, тихо. – Только Матрёна тебе вместо мамки была, а с мамкой так нельзя.
– Мирон, – говорю уже сдержаннее, – ты же с батюшкой моим воевал. Что будет, если солдат начнёт спорить с командиром?
– Известно чего… Выпорют, – снова вздыхает Мирон, словно принимая неизбежное.
– Вот и поясни это Матрене. А сейчас иди прочь, – добавляю я, уже успокаиваясь.
Ну что за дела! Алексей Алексеевич, какого хрена ты распустил дворню?
Дальнейшее