по хозяйству. Оказывается, когда я гулял давеча, не все дома пересчитал! За ручьём прячутся ещё восемь домов, один из которых принадлежит тому самому Гришке Кожемяке. Кстати, на его работу никто не жаловался. Вот и сейчас он возился во дворе с какой-то телячьей шкурой. Увидев его, я остро пожалел, что продал свой ствол. Григорий был здоров, волосат и угрюм физиономией. Мирон, конечно, у меня тоже не подарок, а вот меня и Тимоху такой Гриша задавит одной левой!
И что я за барин? Дом покосившийся, приземистый, топится по-черному, во дворе баня и колодец, пара стаек, тоже из потемневшего от старости дерева. По двору бегают голопузые дети, числом пять штук, ещё парочка парней лет двадцати пытается подправить покосившийся угол дома.
Гришка смотрит на нас без должного почтения и испуга. Похоже, разбаловал я своих крепостных, пока бухал.
Доказательства кражи лежат во дворе: пяток сосен, обрубленных до голых стволов. Орудие преступление находится тут же – топор, воткнутый в чурку, валяющуюся у ворот.
– Грабишь барина? – с угрозой спросил Мирон, сжимая и разжимая кулаки.
– То не я их срубил! Другой! Нашёл в лесу! – ответил Григорий, и я понял, что Мирона-то он боится.
– Вот я тебя, дурака, поучу сейчас, – и Мирон шагнул к ворюге.
Далее события понеслись со скоростью стиральной машинки на отжиме. Гришка схватил бревно, одно из четырехметровых, и попытался изобразить из себя монаха Шао-Линя, раскручивая оное вокруг себя. Дети с визгом разбежались по двору, Тимоха быстро удрал на улицу, а Мирон, храбро прикрываясь мной, потянул меня туда же.
– Барин, отойди, ушибет, – ревел мой дворовой.
Я поступил неожиданно и для себя и для врага: схватил каменюку и метнул прямо в физиономию Гришке. Бросок был точный, что ещё больше разъярило бунтаря. Тот ринулся на нас с Мироном и на Тимоху в засадном полку, и это было его ошибкой. Сосна ударилась о стойку ворот и, не сломавшись, вылетела из рук мужика. Тут же Мирон, отодвинув меня в сторону, схватил за космы громилу одной рукой и хорошенько врезал по морде другой. От удара Кожемяка распластался на пыльном дворе!
– Убили-и-и!
На Мирона летела, очевидно, жена Гришки с ухватом в руках, но была она не сильно статями награждена, и Мирон легко обезоружил бабу – заехал той в челюсть, отчего баба упала рядом с мужем. Он ещё и ногой её пнуть хотел, но я, ещё не изживший из себя человека будущего, помешал это сделать.
– Ушибу, – очнулся поверженный боец на шестах, то есть на бревнах.
– Молчать, скотина! Запорю! В солдаты! На каторгу! Велесову продам! – разорялся я, выйдя из себя.
Вдруг Гришка зарыдал, как дитя и, встав на колени, пополз ко мне, моля о прощении.
– То не тебя, Мирона стукнуть хотел! Прости!
От яростного нападения до искреннего раскаянья десять секунд и один удар Мирона.
«Да он бухой!» – сообразил я, учуяв запах сивухи.
– Значит так! Пятьдесят розг тебе и тридцать твоей бабе! Теперь рассказывай, зачем тебе эти столбы? – спокойно говорю я, присаживаясь на чурку, предварительно вынув оттуда