волна горячего воздуха – провозвестник громадной оранжереи, занимающей весь верхний этаж пентхауса Орты. Это был пышный, буйный ботанический сад, заполненный разросшимися растениями и кустарниками, с большими и маленькими деревьями – оранжерейный Ноев ковчег флоры, насыщенный различными видами и влажным свежим запахом джунглей после ливня, как в первые дни Творения. От ароматов жимолости, майорана, мяты, шалфея, вербены, лаванды у меня голова закружилась.
– Как дела, дети мои? – спросил Орта нараспев, и в этой сказочной атмосфере я не удивился бы хоровому ответу, донесшемуся из листвы. Однако его приветствовал только еле слышный шорох ветерка, звук изредка падающих капель, шелест листьев и лепестков. – Скоро у вас появится компания, – продолжил он, все так же обращаясь к растениям, но уже не напевно, а с успокаивающими интонациями психотерапевта. – Когда прибудут птицы, Пилар? – И, обращаясь ко мне: – Тоже мои дети.
– В следующем месяце, – ответила она.
– Но не дятлы. Помню-помню: чертовы эксперты решили, что в такой атмосфере им не выжить, но разве кто-то знает об этих птицах больше меня? Так что, думаю, стоит попробовать.
– Если вы готовы задушить их своей любовью… Но их смерть будет на вашей совести, так что не приходите ко мне плакаться, что…
– Ладно, ладно, милая. Мы и без того достаточно им навредили, чтобы не усугублять их проблемы. – Орта повернулся ко мне. – Дятлы были моими самыми лучшими друзьями… ну, почти самыми… в Голландии во время войны. Именно тогда… – Он замолчал, а потом вдруг: – Вы помните историю трех поросят, Ариэль?
Во время наших разговоров с Ортой он неизменно ошеломлял меня странными поворотами и изгибами своих мыслей, но даже сейчас, тридцать лет спустя, я помню, как меня изумило это неожиданное упоминание. Не успел я сообразить, как на это реагировать, он решил за меня эту проблему:
– Я в детстве видел мультфильм, в Голландии. Мне было лет семь. Короткометражка 1933 года, вашего друга Уолта Диснея, знаете ли.
Я оценил иронию: Дисней никоим образом не был мне другом – он был темой книги, которую я написал в Чили в соавторстве с одним бельгийским психологом, «Толкование Дональда Дака», где мы распинали комиксы Уолта как империалистские и контрреволюционные. После путча военные сбросили третий тираж нашего популярного эссе в залив Вальпараисо, и, скрываясь, я своими глазами видел, как их публично сжигали. Телевидение транслировало эти инквизиторские костры спустя десятилетия после нацистских сожжений книг, приводя к неизбежному выводу: если солдаты так варварски обращаются с моей книгой, то что они сделали бы с моим телом? Так что Дисней невольно способствовал моей эмиграции, хотя Орта никак не мог об этом знать. Но тогда с чего ему было вообще говорить о «Трех поросятах»?
Оказывается, на то были личные причины.
– Образы тех кинематографических поросят меня совершенно заворожили, – сказал он, – как и Большого Злого Волка, который хотел сломать их домики, дуя на них: сначала тот, что был из соломы, а потом тот, что