д и страх.
– Что ты хочешь? – спросил Пожиратель, его голос звучал как эхо из бездны.
– Я хочу, чтобы он жил, – ответил Андрей, стараясь скрыть дрожь в голосе.
– И что ты готов отдать взамен? – продолжил Пожиратель.
Андрей задумался. Он знал, что должен предложить что-то действительно ценное. В конце концов, он сказал:
– Я отдам свои воспоминания о нём. Все моменты, которые мы провели вместе.
Пожиратель склонил голову, будто оценивая предложение.
– Ты уверен? Без этих воспоминаний ты станешь другим человеком.
– Я уверен, – твёрдо ответил Андрей.
Сделка была заключена. Близкий Андрея выздоровел, но сам Андрей больше не помнил, почему этот человек так важен для него. Он смотрел на своего спасителя, чувствуя лишь пустоту и недоумение. Пожиратель исчез, оставив Андрея наедине с его новой реальностью.
Эпилог
Эта история о цене, которую мы готовы заплатить ради других, и о том, как наши решения могут изменить нас самих.
«Экстаз Распада»
«Мы рвём небеса, как девственную плеву, чтобы тьма вошла в нас – горячей, как грех. Боги шепчут: "Созидай, ломая кости мироздания". А я смеюсь, и мой смех – это звук, с которого всё началось… и которым всё кончится.»
Миры рождались из рваных ран богов. Их плоть, липкая от первозданного эфира, пульсировала в такт песням, которые не смело повторять ни одно живое существо – ибо даже слог тех гимнов обжигал губы, как раскалённое железо. Боги не были милосердны. Они были «голыми». Не в смысле наготы телесной – их тела давно истлели в горниле вечности, – но в своей сути: без кожи, без масок, без притворства. Их души зияли, как раскрытые животы, обнажая кишки-галактики, звёздную слизь, рвущуюся наружу под напором желания творить. И творили они с жестокостью влюблённых, отчаянных, безумных.
Но тьма… О, тьма не спала. Она клубилась за краем мироздания, древняя, как сам «голод». Это не была просто пустота – это был зверь с клыками из забытых эпох, с брюхом, ворочающимся от рыка нерождённых чудовищ. Она ненавидела свет не потому, что он свет, а потому, что он дерзал сущность самой тьмы. И когда боги лепили из глины и криков первые миры, тьма вползала в щели между реальностями, высасывая соки из корней древа жизни, превращая райские сады в гниющие язвы.
Боги отвечали огнём. Они рвали свои тела на ленты плоти, сплетая из них доспехи для избранных – тех, кто согласился стать «орудием», чьи души были перемолоты в прах ради одной-единственной капли божественной ярости. Эти воины шли в бой обнажёнными, их мускулы блестели, как мокрое железо, а между бёдер плясала тень неутолённой страсти. Сражения были долгими. Кишки богов становились реками, хлещущими через край вселенных; их кости – горами, пронзающими небеса, из которых сочилась чёрная смола отчаяния.
Но тьма не умирала. Она шептала. Она соблазняла смертных, суя им в глотки пальцы, вылепленные из тьмы между звёзд, и те начинали «любить» боль. Любить так, что рвали друг друга на части, чтобы услышать хруст костей – музыку, достойную богов.
А боги… Боги устали. Их вечность покрывалась морщинами. Их священная нагота стала походить на тряпье, вывешенное сушиться на ветру забвения. Но они не могли остановиться. Ибо в самой их природе – рваться, кричать, проникать в плоть мироздания с яростью любовников, которым мало просто обладать. Им нужно разрушать.
И так будет всегда. Пока последний свет не проглотит зев пустоты. Или пока пустота не отрыгнёт его обратно – обглоданный, липкий, готовый начать всё сначала.
В глубине храмов, высеченных из рёбер падшего титана, жрецы исполняли свои обряды. Их кожа была исписана рунами, выжженными плазмой звёздных сердец, а глаза – выедены дымом курений из спермы и пепла. Они не молились. Они совокуплялись с пустотой, вонзая в свои тела обсидиановые клинки, чтобы болью открыть врата в ту самую щель, где боги и тьма сплетались в вечном спазме. Кровь жрецов стекала по трещинам в алтарях, просачиваясь в бездну, где её жадно лизали тени.
Одна из них – Ллира, дева с чешуёй вместо волос и ртом, разрезанным от уха до уха, – вызвалась стать сосудом. Её приковали цепями из сплавленного страха к плите, холодной, как внутренности космического левиафана. Жрецы вливали в её глотку нектар, выцеженный из гнойников на теле спящего бога. Её живот раздулся, кожа лопнула, обнажив мышцы, мерцающие, как гнилой фосфор. Из рваных ран выползли щупальца, усеянные глазами и губами, шепчущими кощунства на языке, которого не существовало. Ллира засмеялась. Её смех разорвал реальность на клочья, и сквозь них хлынули твари с когтями из сломанных времён.
Тьма праздновала.
Но боги ответили не мечами, а искушением. Они послали сны.
В грёзах смертные видели себя бессмертными: их плоть цвела язвами, из которых прорастали сады плотоядных орхидей. Они лизали лепестки, разрезая языки в кровь, и оргазмом становился вопль