Бумажная свадьба», видимо, на то и «бумажная», что рвётся на раз-два. Расстались мы с Оксанкой, не нажив ни совместного имущества, ни детей. Может, наверное, из-за этого и разошлись. У неё всё карьерный рост на уме, а у меня почти три работы. Ушёл на работу – жена ещё спит; пришёл с работы – она уже спит. Или вообще в доме нету. Под конец отношений возвращалась позже меня: пьяная, часто в засосах. В общем, махнул я на это всё рукой. Может, даже и к лучшему всё. Не представляю, если вдруг Оксана вела б себя так и при детях.
В общем, ушёл от жены. Перекантовался первые дни у знакомых, потом пожил с недельку у матери, а после и от неё съехал. Устал слушать укоры да мудрые советы. Оксана ведь матушке сразу не приглянулась. Вот мы, мужики, ведь в короткой юбке что видим? Красоту. А вот женщина в короткой юбке другой женщины видит будущее обладательницы мини. И мать моя сразу предрекла короткую семейную жизнь. Как всё та же юбка. Только жизнь моя, видимо, напоминала не мини-юбку, а стринги, раз так быстро закончилась. Причем стринги эти были съедены большой некрасивой задницей.
А как начиналось всё хорошо!
Мы с Оксанкой в одном классе учились. С восьмого стали дружить вместе, а с десятого… Ну, в общем, уже во всю репетировали взрослую жизнь. Если б я знал, что в школе, в принципе, близость-то вся и закончится. Класс у нас был небольшой, человек восемнадцать где-то. И помню я, с нами пацан учился один. Такой в каждой школе есть. Они как пришельцы все, клонированные, что ли? Про них особо ничего не знаешь: ни про их родителей, ни о том, где они сами живут и чем занимаются. Их даже на переменах не видно, а как они приходят в школу и уходят с неё – загадка вселенского масштаба.
Вот и у нас был такой же. Ну, знаете: сам толстый, в мешковатом свитере, что носит вплоть до мая месяца; в мешковатых джинсах; в истоптанных кроссовках со слабо связанными шнурками, по причине наличия большого пуза, мешающего полноценно согнуться. Волосы постоянно сальные и взъерошенные, а рот всегда открыт, как у рыбы, выброшенной на берег. Узнали такого пришельца? Нашего звали Славка.
И вроде пацан нормальный: и списать всегда даст, и вину на себя возьмёт, если кто-то стекло разобьёт в школе. Однако его скромность, его… «тихость» (если есть такое слово), бесило нашего брата. То кнопку канцелярскую ему под зад подложим, ждём, когда остриё загнётся; то на физре штаны с его толстой задницы спортивные стеням, жирные ляжки на показ выставим.
Мы-то сами были из тех, кто разбивали окна в школе; сталкивали со ступеней школьных тихонь и стреляли во время уроков из пугачей. А тут этот. Как воды в рот набрал. Сидит да скромно улыбается. Вот и давали ему «лещей» за это.
А однажды перестарались. Это было уже ближе к весне, в классе восьмом. И, видимо, предвкушение скорых каникул свело нас с ума. Вы втроём побили Славку. Побили так, что тот сознание потерял. А как отключился он, штаны с него сняли и голой задницей вверх положили на потеху девчонкам. Он потом даже пропал куда-то после этого. Вроде как переехал с родителями в другой город.
Много лет прошло с тех пор. Кому из наших армия мозги вправила, а кому и места отдалённые от общества. Двоих, кто Славку бил, уж и в живых даже нет. А сам Славка в сумасшедшем доме уж лет как пятнадцать находится. Это мне его бабушка сказала, Зинаида Степановна. Милая, добродушная старушка, что, кстати, и подсказала мне, где подешевле снять квартиру. А про Славку я больше не спрашивал. Стыдно…
***
Квартирка, надо сказать, соответствовала всем нормам холостяцкой жизни. И хоть её и сдавала женщина, подруга Степановны, было полное ощущение того, что старушка всю жизнь прожила в образе брошенного и всеми забытого мужика. В комнате имелся лишь один диван; журнальный столик; маленький телевизор на тумбочке с «видюхой» и шкаф для одежды. Кухню обогатили электрическая плита, засаленная и почерневшая, как и положено для холостяка, да холодильник, почти забитый упаковками пельменей. Пельмени, сказала женщина, можно съесть, однако перед тем как съехать, необходимо вновь заполнить его холостяцкой пищей.
Впервые я зашёл в эту квартиру почти что хозяином уже за полночь. Не представляете, как я вспоминал эту тётку, когда сварил себе пакетик этой заначки. Набив себе живот до отвала, я прилёг на диван и включил телевизор, чтобы поскорее уснуть.
Проснулся я от внезапного чувства тревоги. Сердце стучало так сильно, что казалось, его удары разносятся по всей квартире. На лбу выступила испарина. Захотелось пить. Я дошёл до кухни и приложился к крану. Сердцебиение выровнялось. На ночь всё-таки переедать вредно. Чтобы прохладный ветер июльской ночи полностью помог развеять тревогу, я вышел на балкон. Город, естественно, спал. Не горело ни одно окно. Поймал себя на мысли, что четвёртый этаж всё же не так открывает обзор. В детстве я жил на восьмом: вот там было всё как на ладони.
Вдруг у подъезда мелькнула какая-то тень, и мой взгляд, словно за верёвочку, потянулся в её сторону. Тень была крупной, неуклюжей и медленной. Чтобы различить в ней руки и голову, мне понадобилось чуть нагнуться вперёд. Высокий человек стоял около входа в подъезд и смотрел прямо на моё окно. Да, непроглядная ночь и высота, конечно, играли