биты до отказа. Но одно устаревает в один день, другое подлежит бережному, внимательному хранению. Не все написанное обнаруживает свою ценность на момент публикации, часто голос, кажущийся поначалу негромким, теряющимся в толпе, потом, через годы, доносит свою очень нужную нам весть, и тот, кто окажется способным ее услышать, понимает, что она обращена именно к нему.
Корпус собранных здесь работ делится на две части: философско-публицистическую и искусствоведческую. Они тесно примыкают друг к другу, но существовать надлежит им порознь, как близким родственникам, живущим по соседству. Возможно, они найдут для себя и разных читателей. Но тот, кто будет заинтересован Барабановым-философом и публицистом, возможно, потянется и к Барабанову-художественному критику. И наоборот. Дары различны, но человек всегда тот же. Но для того и сложилось все это вместе, чтобы ты, читатель, мог с ним познакомиться. Пусть эта встреча будет даром и для тебя.
Книга открывается «скандальным» Заявлением более, чем полувековой давности, оно сразу погружает нас в специфическую атмосферу эпохи, как будто близкую нашей, но с другим, уже полузабытым идеологическим климатом. Знакомство начинается с ситуации, в которую мы входим: вот человек, он уличен и «разоблачен», пойман на передаче криминальных в ту пору текстов на Запад, загнан в угол, приперт к стене, бежать ему некуда. Но там в углу, в ожидании неминуемого удара, он не съеживается, не трепещет, не мямлит, мол, бес попутал, не буду больше и вообще все это не я, совсем не я, на меня наговорили и прочее. Нет, это был именно я, чуть ли не кричит он перед разинутой пастью Левиафана, я все это делал, ибо в том была моя правда, моя свобода, моя вера в Россию и ее культуру. И в ответ ему неожиданно подымается невиданная волна поддержки. От академика Сахарова в Москве до самого папы Павла VI в Риме, не считая сотен, если не тысяч, неравнодушных соседей по планете откликаются на этот призыв к солидарности, опубликованный во многих западных, газетах, и неудивительно. Когда человек открыто исповедует свое кредо перед нависшей над ним угрозой, выносит припрятанную свою «вину» на площадь, он, словно ударяет в хранящийся где-то в нас «колокол братства» (Мандельштам), будит и нас, как свидетелей, взывает к некой заложенной в нас солидарности. В то время на политической поверхности нашего мира витало слово «разрядка», оно висело как облако, особо не защищая, но в редких случаях проливаясь летним дождем, заставляя с ним считаться. Судьба Барабанова оказалась как раз тем самым редким случаем, автор этих слов не был арестован.
Заявление 1973-го года стало вехой, разделившей его путь на две неравные части. Первая, совсем небольшая, это творческое брожение или кипение московского интеллигента и самиздатчика, который на свой страх и риск связывается с парижским журналом Вестник РСХД (сегодня РХД), прорывает ход между далеким, в ту пору почти экзотическим «тамошним» изданием и своим частным, никому неведомым, уединенным подпольем, создавая как бы общее культурное пространство. Именно в этот анонимный период 26-летним выпускником искусствоведческого факультета МГУ пишется и публикуется под псевдонимом В. Горский одна из важнейших работ Евгения Барабанова: Русский мессианизм и новое национальное сознание. Более, чем через полувека, перечитав ее заново для настоящего издания, я бы назвал ее классической. Горский входит здесь в неиссякающую уже почти два века тему ожесточенных русских споров, ту самую, которая именно в наши дни обрела неожиданно новый, актуальнейший смысл. Статья вошла в 97-й номер парижского Вестника вместе с близкими ей по духу и по-своему замечательными текстами М. Челнова (псевдоним будущего священника Михаила Меерсона-Аксенова) Как быть? и О. Алтаева (псевдоним писателя Владимира Кормера, 1939–1986) Двойное сознание интеллигенции и псевдо-культура.
Русский мессианизм и новое национальное сознание у Горского-Барабанова – эти понятия скорее полемизируют, чем поют осанну друг другу. Полемика заложена уже в самом названии; автор вступает в спор со сложившимся коллективным образом русского религиозного мессианизма, обращенного к образу славной, мощной, вечной Руси, мессианизма, возродившегося как реакция на уже угасший в то время мессианизм коммунистический, но со многими его родовыми чертами. Как определить его? Мессианизм возникает при слиянии исповедания веры с исповеданием державной мощи, притязающим стать имперско-религиозным единством, олицетворенных в союзе царя и первосвященника вместе с заранее вписанным в этот союз населением. Как известно, первая программа мессианизма на Руси была сформулирована в давнишнем письме старца Филофея к Ивану III-му в XV веке; именно в нем впервые сформулирована идея Москвы – Третьего Рима, как последнего и потому несокрушимого оплота истинного христианства. Идея, обусловленная исторической катастрофой той эпохи, прежде всего падением Константинополя, временным отпадением греков от православия на Флорентийско-Феррарском соборе, оказалась столь живучей, что стала символом или парадигмой, а для кого-то и карикатурой русской веры в ее проекции на прошлое, на Святую Русь, так и на эсхатологическое будущее в чаемом Царстве. При этом миссия настоящего – возвращение к первому и в подготовке ко второму, которые почти сливаются, становясь неразличимыми.
Следуя по стопам мессианской идеи автор отмечает