Два пути. Русская философия как литература. Русское искусство в постисторических контекстах
ее переосмыслению и продолжению в свете трагического опыта прельщений и отпадений. Путь мужества, смирения и духовной трезвости, путь веры и терпеливого труда.
Смешение государственного начала с началом национальным – один из опаснейших и неизжитых до сего дня соблазнов. В сотом номере «Нового Журнала» Роман Гуль опубликовал любопытный документ о беседе нескольких русских эмигрантов в 1945 году с советским послом в Париже Богомоловым, документ, который может служить прекрасной моделью того, как сознание, пленённое внешней государственной мощью, с роковой неизбежностью приходит к отказу от идеи свободы, культуры и, в конечном итоге, нации. Вот выдержка из речи адмирала М. А. Кедрова:
«Мы боролись с советской властью, особенно офицеры, отстаивая дорогую для нас государственность, которая тогда разрушалась, мы защищали от разложения нашу армию, которая была плоть от плоти, кровь от крови наша. Все обращалось в хаос, в порядке революции и мы встали на защиту разрушаемого. Русский же народ то был с нами, то с вами, но мы проиграли борьбу и ушли за границу, рассчитывая, что русский народ рано или поздно поймет нас и присоединится к нам… Но годы шли и уже в 1936-37 годах я и другие начали сознавать, что в России народилось новое поколение, которое не с нами, а с вами, создается новая государственность, крепнет новая армия – процесс из разрушительного сделался созидательным. В войне с Германией Советский Союз победил – Россия спасена и спасен весь мир. Новая государственность и новая армия оказались необычайно стойкими и сильными и я с благодарностью приветствую и их вождей».
Так же, либо почти так же, думали не только в эмигрантском зарубежье, но и в России. Некоторые думают так и сейчас. Вот, к примеру, исповедь редактора и издателя «русского патриотического журнала «ВЕЧЕ» В. Осипова:
«В прошлом я был материалистом, социалистом и утопистом. Лагерь сделал меня человеком, верующим в Бога, в Россию, в наследство прадедов… В лагере пришлось по-новому взглянуть на роль Джугашвили. Он прекратил антипатриотический и антицерковный шабаш троцкистов, загасил русофобию Покровского, не жалевшего в своей ненависти ничего святого». («Площадь Маяковского»).
Подобные сентенции, порой дословно повторяющие верноподданические восхваления на страницах послевоенной печати, вот уже несколько лет перестали быть редкостью в Самиздате. На наших глазах рождается новая националистическая мифология, косвенно и преломление отражающая глубочайший кризис национального самосознания. Ведь всякому, знакомому с отечественной историей, ясно, что построение «верующего в наследие прадедов» автора ничего общего с действительными историческими фактами не имеют.
В самом деле, нужно ли напоминать, что именно Сталиным на рубеже 1929–1930 годов самым коренным образом уничтожалась основа национального сознания – историческая память. В результате предпринятых им гонений на историю были закрыты все