женой и охраной. Здесь они не проходили. Куда же они делись?
– Можа на небо. – Предположил кто-то слишком умный.
– Тропа где-то. – сказал другой.
Казаки принялись судачить и предполагать разные варианты. Савелий подошёл к Чернышу, и похлопав его по крупу, задумался. Сзади услышал шаги.
– Что поговорим?
Савелий обернулся. Передним криво улыбалась стоял Павлуша, похлопывая плетью по голенищу сапога. На лоснящемся лице его блуждала улыбка уверенного в себе наглеца. Отсутствие реакции на наезды и вызовы, которые безропотно сносил Савелий, придали уверенности отвергнутому сопернику, и ему жуть как хотелось унизить избранника Насти.
Вспомнив слова Григория, Савелий понял, что пора обозначить себя. Он схватил Павлушу за башлык, немного придушил его и, пригнув к земле, произнёс как можно доходчивее:
– Послушай, я не хочу бить тебя, но если ты не отстанешь, клянусь – я так и сделаю.
– Отпусти, гад, – прохрипел Павлуша, – я тебя зарежу.
Савелий ослабил хватку, и оттолкнув тяжёлую тушу задохнувшегося соперника, сказал:
– Смотри, я тебя предупредил. – и уходя бросил через плечо. – Уймись, а то худо будет.
Вернувшись к Григорию, Савелий, увидев пытливый взгляд свояка, коротко бросил:
– Поговорил. Обозначил.
На утро, наскоро перекусив, казаки оседлали коней и направились по дороге к Зинобиани. Павлуша был угрюм, погружён в себя. Лишь один раз он оглянулся, и Савелий увидел его полный злобы и ненависти взгляд. «Э, как его раззадорило.» – усмехнулся про себя Савелий, но придержал Черныша и, на всякий случай, перебрался к замыкающим колону казакам. Вскоре показался поворот, где давеча встретили князя с женой и охраной. Григорий обернулся, оглядел взвод, поправил папаху и огласил приказ:
– Ставлю задачу: сейчас поедем обратно, смотреть в оба. Будут какие-либо непонятки, или что-то похожее на дорожку, козлиную тропку, любая ложбинка, русло ручья, пригодное для передвижения, любой подозрительный камень, следы – обо всём докладывать мне.
Казаки выстроились в несколько шеренг и медленным шагом направились по пути следования княжеской четы. Склонившись до сёдел, они внимательно изучали поверхность дороги, стараясь в пыли и камнях найти следы вчерашних всадников и вскоре эта тактика принесла первые результаты. В одном из пересохших водостоков, прорезавших обочины дороги, была найдена иранская монета, видимо оторвавшаяся от женского украшения, которое здесь называлось «намысто». Монета перешла из рук в руки, Егор Кармазин попробовал её на зуб, плюнул и вернул Григорию со словами – «дрянь, а не серебро».
– Олова много. – заметил он, и оглянувшись вокруг, добавил. – Надо, наверное, здесь искать.
– Надо. Больше негде..– промолвил Григорий, оглядывая окрестности.
Вокруг – чёрт ногу сломит – буераки и глубокие овраги, сплошь заросшие высоким кустарником, а дальше, куда хватало взгляда – холмы Алазани. Некоторе время Григорий рассматривал кустарник,