мне, признаюсь, даже жутко стало. Оторопь, что ли взяла. Да ведь пьёт же ещё. Может, потому что в себе запутался, а может – во времени заблудился… Пьет, бляха, как лось из овражка… А потом тонет, мерзавец. Хрен с ним, со снаряжением, вдову его жалко…
– Герман, – Севка покрутил пальцем у виска, – кто из вас двоих заговаривается, какая вдова?
– А, с таким мужем жена почти всегда вдова… Вот посмотришь, очухается – опять под воду полезет. Самоутверждаться будет, скотина. А о нас с тобой и не подумает. Ты б ему, Сева, как друг сказал, что ли. Нет, я серьёзно, я же у него в глазах смерть увидал.
15
Я и сам не знаю, Герман, что со мною, где реальность, где вымысел и что происходит со временем моим. И зачем я продолжаю пить, улетая от «сейчас» в «потом» или «тогда». И над телом моим бездыханным, и над мыслями моими бредовыми, над сугробом памяти моей мечется, исходя слезами, душа моя неприкаянная…
16
И снова полнолуние, и круглолицые оборотни рыщут по миру до третьих петухов, и дети плачут во снах, и беспокойные матери зашторивают от колдовского света окна, а изнеможённые ночными видениями отцы, курят, поминая, кто чёрта, кто Господа, но нет в их душах ни веры, ни знания, ни Бога. Лишь тоска да печаль. Неизбывная тоска по неведомым, но хранимым памятью иным, ушедшим временам, когда человек был ближе к небу и помыслы его были чище, и деяния искренней, и вера истовей.
17
…Стук в двери сорвал Севку с места, заставив проделать кое-какие манипуляции: вся еда была наскоро собрана в полиэтиленовый мешок, содержимое мусорного ведра зачем-то выброшено на простеленную газету, мешок с едой погружен в упомянутое ведро, а мусор вместе с газетой брошен поверх мешка.
– Господа эстеты пожаловали, – хитро подмигнув нам, пояснил Мечковский.
Мы с Николушкой в недоумении приготовились к встрече «господ эстетов».
В мастерскую вплыла царственная персона. Во френче, дореволюционного покроя, при бороде и зачем-то с костылём. Ни дать, ни взять – Николай Александрович Романов.
– Господа офицеры, – приветствовал нас «государь император».
– Ну, сейчас начнется раздача белья низшим чинам на позициях, – брякнул я.
– Знакомьтесь – Юрий Петрович, – рекомендовал Севка.
Юрий Петрович согнул в локте руку, словно для провозглашения тоста и, окинув многозначительным взглядом собрание, изрек:
– Рантье.
– Это фамилия такая? – не унимался я.
– Живу на ренту, – скучно пояснил государь, оглядывая комнату. Вдруг интонация его изменилась, и зачем-то с немецким акцентом он произнес:
– О! Чай. Чай – эт-та карашо! Чай – эт-та красифф, та…
– Да, мы тут слегка набили кишки требухой. Не угодно ли присоединиться? Что-то должно было еще остаться. – С этими словами Севка демонстративно вытащил на стол мусорное ведро и, чуть ли не с головой, влез в него, извлекая из этого «Рога изобилия» остатки припрятанной