Однако последующие строфы несут уже совершенно диаметрально противоположные эмоции. Итак, полярность черного и белого, добра и зла, жизни и смерти, любви и презрения беспокоят поэта, преследуют, требуют выражения…
А вот совершенно иная лира, где образ вьюжен, дик, необуздан, подобен «Ночи перед рождеством», в реве хорала которой слышится неистовая, обреченная на провал сатурналия Пушкинских «Бесов». Пастернаковское «Снег идет густой-густой, не оглянешься – и святки…» Я говорю сейчас о творчестве Татьяны Ляпоты.
Взгляните, насколько обворожительна ее рифма: «Новолуния – на валу не я», или почти Бальмонтовское, но сугубо индивидуальное, выстраданное «р», точно пронзительное эхо на «Золотом плесе» Исаака Левитана:
Горлом рубиновым к гроздьям рябиновым.
Посмотрите, как вольно, широко аукнулась реминисценция и откуда-то из глубины, из темноты памяти встаёт величественный, как христианский собор, образ близкий сердцу советского человека, абрис Марины Ивановны Цветаевой.
Но если у дороги куст стоит,
Особенно рябины…
Данная ширь и мощь поэтического мышления Татьяны Лепоты усиливается ритмом гитары. Мгновение – и мы увлечённо следуем за поэтом, в его творческую лабораторию, безропотно подчиняясь желанию творца…
Следующие строки принадлежат Анатолию Лернеру. Слушая, читая их, невольно вспоминаешь Пушкинское «Лукоморье» или поэму Александра Щуплова «Серебряная изнанка»…
Нужно ли вам говорить, что тут над Николаем Васильевичем взвились Гоголевские черти и затянули мне глаза одной огромной слезой восторга. Сквозь эту пелену, словно в озере отражённые, предстали и Саша Щуплов, и Витюша Шамрай и даже Красников, и даже – Коркия. Да мало ли кто отражался в моем озере? Многие отражались и тонули с камнем на вые… А вот Щуплов остался. На всю жизнь. Помирая, корчась на больничной койке от перитонита, я шептал в бреду Щупловские строчки:
Душа родилась от огня,
огонь – от безумства и воли.
целуйте, целуйте меня,
покамест не сделался полем.
Пока перелесок, что рдян,
не кровью моею напитан,
покамест не я лошадям
целую под снегом копыта…
Вспомнились наши с Николушкой кочевничьи набеги в Жуковский, где, расслабившись от московской суеты, в трико с выдувшимися коленками, неизменно смущённый Щуплов скармливал нам столичные анекдоты…
– Слог прост, лаконичен, сжат до предела… – Позвольте, это что такое? Господи, да это же обо мне! Я вновь впился глазами Николке в переносицу и, напрягшись струной, слушал гимн себе.– В равной степени насыщен любопытнейшим содержанием…
Неловко такое слушать о себе, но до чего, братцы, приятно!
– Прочтите хоть раз «Сказание о Земле Индийской». Фантазия поэта былинно-огромна, подчас немыслимо определить черту, проходящую между фантасмагорией, рожденной магическим воображением