и только ум мой излучал это, хотя очевидно сама Нефертити меня понимала.
Она только кивнула головой и улыбнулась снова.
Я не знаю, сколько тепла выделилось из ее глаз, и я не знаю, достоин ли я был этого. Но я знаю точно – оно поразило меня внутри и сразило буквально наповал.
– Ложись ровнее, – мягко сказала она и обронила свою руку мне на грудь.
От ее прикосновения я содрогнулся. Нет. Рука ее не была холодной, горячей или какой еще. Она была просто рукой.
Рукой неизведанного ранее мне тепла. Она одаряла меня ним с ног до головы, и оно же ударяло во все мои затаенные места.
Наверное, я потерял сознание, но вскоре вновь обрел себя и увидел ее.
Царица нежно смотрела мне в глаза, и я спросил:
– Ты всем даришь свое тепло, о жрица любви и счастья?!
– Да, всем, – честно призналась она, не отрывая взгляда от моего лица.
– Но сколько его у тебя? Ты не иссякаема? – удивился я сам своему вопросу.
– Может и так, а может и нет, – улыбнулась она, – скажи: нравлюсь ли я тебе?
– Да, о царица небес. И я уже боюсь, что я тебя потеряю. Я это чувствую впервые. Но ответь мне еще на один вопрос, – продолжал я свое все тем же немым методом, заставляя свой ум трудиться, – откуда твое тепло?
– Оно с небес, – мягко сказала она и провела вновь пальцами по моим губам.
– О, Боги, я могу говорить, – сказал я и даже услышал свой голос, который
прогремел, как гром среди тихого дня.
– Тише, успокойся, – сказала Нефертити, – не говори так громко. Можно испугать тех, кто там остался за стеною, – она указала рукой куда-то вглубь
темных коридоров.
– И ты завтра вновь повстречаешь кого-то другого и будешь отдавать ему свое тепло? – с некоторой ревностью и жаждой одинокой принадлежности спросил я.
– Да, – мягко улыбнулась царица, – это мой долг отдавать свое тепло.
– Но, если ты всем его будешь отдавать, то с чем останешься сама?
– С ним же. Оно неисчерпаемо. Я беру его отовсюду, – ответила мне фея любви и обвела рукой ложе.
– Что? Только здесь и только отсюда?
– Нет, – покачала она головой, – я беру его отовсюду.
– Со всей земли?
– Да, почти так. Но, давай, все же приступим к самой любви, ведь время уходит и дальше наступит ночь. А ночь – это холод. И тепла в ней мало.
– Да, – согласился я, и вмиг какой-то огненный поцелуй обжег мои губы, а сам я на время забыл вообще, что существую.
– Это было прекрасно, – сквозь губы проговорил я, лишь только очнувшись от той самой большой любви.
– Не прерывайся, – мягко сказала она, и вновь мы слились в едином порыве, словно навеки.
– Да, – только и успел сказать я пред тем, как мы снова погрузились в какой-то сладкий сон.
Я сказал сон?
Но это не так. Это была явь и кому, как не мне, понимать это более.
Мне – прошедшему сколько пути, мне – прождавшему сколько