молодых ныряльщиков-индейцев из родного города. На своих каноэ они отправились туда, где зажатое между островами море смертоносно вспенивалось вокруг коралловых рифов, и принялись обыскивать один риф за другим в поисках характерных очертаний затонувшего судна среди коралловых зарослей. Во время поисков погибших кораблей можно было очень легко разделить их судьбу. По мере того как новые обломки оказывались пустыми, в команде все больше зрело недовольство, моряки требовали, чтобы капитан стал пиратом и повел их на добычу средств пропитания. Фипс подавил первый бунт, кулаками посбивав с ног его зачинщиков, но месяцы безделья и неудач брали свое. Наконец капитан распустил команду на Ямайке, где желающие могли найти себя в «восхитительном ремесле» грабежа и разбоя. На борт поднялась новая команда, все без исключения – пираты, однако Фипс знал, что может положиться на их покорность в течение нескольких месяцев. И сам разжился определенным уловом: «благодаря ловкости своего обхождения он выудил из очень старого испанца (или португальца) совет о подлинном местонахождении тех обломков, которые он все это время искал столь же бесплодно, как алхимики – свой философский камень».
Почти два года спустя после того, как Фипс получил у короля «Розу Алжира», он вернулся на ней в Англию с пустыми руками. Карл II был мертв, а его ненадежный брат Яков II не питал интереса к заморским авантюрам. Однако Фипс чуял, что подобрался совсем близко к сокровищам, и через год нашел новых кредиторов, выделивших ему два небольших корабля. Он снова «направился к району промысла, столь хорошо прикормленному полсотни лет назад». Если бы сокровища не удалось отыскать, корабли окупили бы свое плавание в Англию грузом сахара и товаров.
Ныряльщики неделями трудились в своих каноэ на рифах, прежде чем один из них заметил нечто вроде деревянного бруса, торчавшего из кораллов. Он «немедленно погрузился в воду и отыскал под скалой, на которой росло множество кораллов, пару покрытых эмалью серебряных стремян, управившись с которыми, он обнаружил огромное количество пиастров, которые моряки поднимали тысячами, монеты слиплись между собой, поскольку морская вода растворила часть сплава меди с серебром и превратила его в патину. Сверху на них было нечто вроде окаменелости, доходящей толщиной до половины дюйма», – писал сэр Ганс Слоэн, натуралист, способствовавший основанию Британского музея и отправившийся с Фипсом в его третье плавание год спустя.
В конце 1688 года Фипс вернулся в Лондон и привез с собой 37 538 фунтов серебряных монет – все достоинством в восемь реалов; 25 фунтов золота и 2755 фунтов серебряных слитков общей стоимостью около 14 млн долларов (в нынешних деньгах). Яков II присвоил себе 10 % и возвел нового друга в рыцарское достоинство. Все воодушевились. Даниель Дефо, автор «Робинзона Крузо», восхвалял Фипса за то, что тот дал толчок «духу предприимчивости», которым оживил современный писателю Лондон и «который едва ли направлял чьи-либо руки до той поры, как путешествие к обломкам,