скрывающая мое обнаженное тело до самых пят. Горловина туго стянута узкой тесьмой, завязанной простым узлом, широкие рукава закрывали кисти рук. Где-то, совсем рядом, раздавалось тихое пение. Мне не нужно было прислушиваться, чтобы разобрать слова, словно я давно уже знала эту песню. Красивые женские голоса старательно выводили:
–Ты лети, Гамаюн, птица Вещая,
Через море раздольное, через горы высокие,
Через тёмный лес, через чисто да поле!
Ты пропой, Гамаюн, птица Вещая,
На белой зоре, на крутой горе,
На ракитовом кусточке, на малиновом пруточке!…
Губы сами прошептали последние строки, и в памяти шевельнулось что-то давно забытое и до боли родное. Грустная тягучая мелодия бередила сердце, проникая в неведомые доселе глубины памяти, заставляя вибрировать каждую клеточку тела, словно натянутые струны под умелыми пальцами гусляра. Откуда-то сбоку, из леса, ко мне подошли четыре женщины в точно таких же, как и у меня, белых просторных одеяниях. Косы их были распущены и прикрывали тела почти до самой земли струящимся водопадом светлых волос. Одна из них несла в руках небольшую глиняную корчагу. Она поставила ее на землю, прямо передо мной. Затем, женщины взялись за руки, и стали водить вокруг меня хоровод, продолжая напевать:
–Расскажи, Гамаюн, птица Вещая,
Нам про Велеса – Бога Мудрого,
Расскажи-пропой песнь заветную,
Как ходил-бродил Он по бережкам,
По пустым местам, по глухим лесам,
Встречал на заре Красно Солнышко!…
От их неспешного движения вокруг меня в голове и во всем теле я почувствовала какую-то необычайную легкость. Казалось, будто, сделай я сейчас шажок вперед, да оттолкнись от земли, и взлечу высоко, высоко в небо белой птицей, окунаясь, как в воду, в серебристый лунный свет.
Продолжая напевать, они разорвали круг. Одна из женщин, подошла и потянула за кончик тесемки, стягивающей мою рубаху у горловины. Белая ткань мягкими складками упала к моим ногам. Вторая подошла сзади и стала расплетать мне косу. А остальные двое, подняли корчажку, и, черпая оттуда какую-то зеленоватую мазь, стали ею осторожно натирать мне кожу. Запах от мази был резким, горьковатым и не особо приятным. Но я стояла спокойно, не шевелясь, принимая все происходящее, как должное. Словно уже не в первый раз проходила этот ритуал.
Речная прохлада приятно холодила мое обнаженное тело, но те участки кожи, на которые уже было нанесено это зелье, начинали гореть, словно от прикосновения горячего пара в бане.
Так, непрерывно напевая, они натерли мне все тело. Затем, взяв под руки с двух сторон, повели к реке. Зайдя по пояс в воду, я легла на спину. Сначала они придерживали мне голову на поверхности, а затем, я погрузилась в прозрачные струи полностью, совершенно не чувствуя прохлады журчащих струй, обтекающих мое тело. Глаз не закрывала, и свет луны виделся из-под воды совершенно синим, искристым и восхитительно-нереальным. Внезапно