соломою. Я велел ехать к коменданту, и через минуту кибитка остановилась перед деревянным домиком, выстроенным на высоком месте, близ деревянной же церкви.
Пейзаж и вид крепости совершенно непримечательны, но тем сильнее оказывается эффект от героизма, который проявляют люди во время нападения многочисленного свирепого войска Пугачёва.
Никто не встретил меня. Я пошёл в сени и отворил дверь в переднюю. Старый инвалид, сидя на столе, нашивал синюю заплату на локоть зелёного мундира. Я велел ему доложить обо мне. «Войди, батюшка,– отвечал инвалид,– наши дома». Я вошёл в чистенькую комнатку, убранную по-старинному. В углу стоял шкаф с посудой; на стене висел диплом офицерский за стеклом и в рамке; около него красовались лубочные картинки, представляющие взятие Кистрина[24] и Очакова[25], также выбор невесты и погребение кота. У окна сидела старушка в телогрейке и с платком на голове. Она разматывала нитки, которые держал, распялив на руках, кривой старичок в офицерском мундире. «Что вам угодно, батюшка?» – спросила она, продолжая своё занятие. Я отвечал, что приехал на службу и явился по долгу своему к господину капитану, и с этим словом обратился было к кривому старичку, принимая его за коменданта; но хозяйка перебила затвержённую мною речь. «Ивана Кузмича дома нет,– сказала она,– он пошёл в гости к отцу Герасиму; да всё равно, батюшка, я его хозяйка. Прошу любить и жаловать. Садись, батюшка». Она кликнула девку и велела ей позвать урядника[26]. Старичок своим одиноким глазом поглядывал на меня с любопытством. «Смею спросить,– сказал он,– вы в каком полку изволили служить?» Я удовлетворил его любопытству. «А смею спросить,– продолжал он,– зачем изволили вы перейти из гвардии в гарнизон?» Я отвечал, что такова была воля начальства. «Чаятельно[27], за неприличные гвардии офицеру поступки», – продолжал неутомимый вопрошатель. «Полно врать пустяки, – сказала ему капитанша, – ты видишь, молодой человек с дороги устал; ему не до тебя… (держи-ка руки прямее…) А ты, мой батюшка, – продолжала она, обращаясь ко мне, – не печалься, что тебя упекли в наше захолустье. Не ты первый, не ты последний. Стерпится, слюбится. Швабрин Алексей Иваныч вот уж пятый год как к нам переведён за смертоубийство. Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да ещё при двух свидетелях! Что прикажешь делать? На грех мастера нет».
Василиса Егоровна, жена капитана Миронова, не понимает, зачем Швабрин «поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять», хотя для читателя тут все прозрачно: Швабрин убил человека на дуэли. Во времена Петра I дуэли были строжайше запрещены и предполагали смерть через повешение для обоих участников, неважно живы они или мертвы. Пушкин заранее вводит эту деталь, связанную с характером Швабрина, подчеркивая, что тот уже совершал убийство, а значит, к нему надо относиться с опаской.
В эту минуту вошёл урядник, молодой и статный казак. «Максимыч! – сказала ему капитанша. –