вы не разбирали почту?
– Да, извините меня, – тихо отозвалась Мифэнви, – я немного расстраиваюсь, что мне никто не пишет.
– Господи! Да что же вы себя хороните в двадцать лет!
Колдер посмотрел на нее так, что женщина явственно почувствовала: рассержен и, должно быть, хотел бы встряхнуть ее как следует, и еще ниже опустила голову.
– Увы, – проговорила она, роняя вязание, – вы ведь знаете: я умерла еще тогда…
Она закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись от рыданий.
– Простите меня, – Колдер почти подбежал к ней и опустился у кресла. – Простите… Я не должен был…
У него сводило пальцы от желания обнять, укрыть от всех бед, утешить, убаюкать…
– О нет, Колдер, вы не виноваты, – Мифэнви подняла на него глаза цвета умытого дождем неба, и у мужчины перехватило дыхание. – Я знаю, все ваши действия и слова продиктованы заботой обо мне. Право же, – порывисто сжав его руку, сказала она, – я ничем не заслужила такого друга, как вы.
И он позволил себе прижаться губами к голубой жилке на ее запястье. Невесомо. Ожидая немедленного наказания за дерзость. Но Мифэнви лишь улыбнулась, чуть-чуть обнажив белоснежные, но неровные острые зубы.
– Вы заслуживаете куда большего! Ведь благодаря вам в Глоум-Хилле появились цветы, – прошептал он.
– Вы говорите так, будто я – цветочная фея!
– Во всяком случае – очень похожи. Вся в пыльце.
– Еще никто не называл так мои веснушки.
– Значит, я хоть в чем-то – первооткрыватель.
Колдер лукаво подмигнул, и Мифэнви тихо рассмеялась. А солнце, запутавшись в ее рыжеватых кудряшках, упрямо не желавших лежать в строгом вдовьем пучке, и окрасив их ярким золотом, будто подтвердило ее неземное происхождение. Отсмеявшись, она вернулась к рукоделью, а он, встав, снова занялся почтой.
– А вот вы и ошиблись, что никто не станет вам писать. Тут письмо на ваше имя. И пресолидное, – Колдер протянул ей ванильно-розовый конверт с гигантской печатью.
– Ох, это от батюшки! Такая печать может быть только у него… – Мифэнви смутилась. – Мне, право, стыдно за эту склонность отца к столь театральным жестам.
Она поспешила вскочить, чтобы скорее взять письмо, но запуталась в пледе и, ахнув, полетела вперед.
Колдер подхватил ее, и оба замерли. Сердца их колотились бешено и в унисон. И они не могли отвести взглядов друг от друга.
Наконец Мифэнви, густо покраснев, аккуратно высвободилась из объятий деверя, встала и вынула из его безвольных пальцев злосчастный конверт.
Она читала, а Колдер любовался ею, стоящей в косой полосе солнца: даже в этом глухом черном платье она была краше всех разодетых принцесс.
Мифэнви вскрикнула, пошатнулась, и письмо, по круговой, спикировало на пол. В этот раз подхватывать ее не пришлось – она намертво впилась побелевшими пальцами в спинку кресла.
– Батюшка болен… – промолвила тихо, прижав сложенную ладонь к груди и опустив голову, – умирает… – уже совсем тихо проговорила она и как подкошенная рухнула вниз,