поинтересовался он.
– Я уже сказала! Зачем ты хочешь, чтоб я повторила это, Колди…
– Не смей сокращать мое имя, шлюха, иначе, клянусь могилой Пола, я пришибу тебя на месте…
– Ой, ладно она, но ты-то не изображай из себя святошу! Про похождения твоего папаши в Лондоне только глухой не знал! А яблочко от яблоньки, как известно… И твой любимый братик Пол разве не был бастардом?!
Он отвесил ей пощечину, да так, что она отлетела к стене.
– Колдер, ты что, спятил?! Ты же разобьешь мне лицо!
Он не ответил, лишь, с рычанием подскочив к ней, схватил за волосы, намотал на кулак и поволок к входной двери.
Она визжала, как раненый поросенок.
– Что?! Что ты собираешься делать?!
– То, что должен был сделать с самого начала, – собираюсь вышвырнуть тебя отсюда ко всем чертям! – прорычал он.
– Но мне некуда идти!
– Какое мне до этого дело?! Ты мне седьмая вода на киселе! Я не обязан о тебе заботиться!
– Колдер! Ты окончательно спятил, да?! Мне же больно! – вопила она, пытаясь вырваться, но лишь усугубляя свое положение.
– А мне противно, что я вообще вынужден прикасаться к тебе!
– Ты – маразматик, у которого сдвиг на почве длительного воздержания! Тебе следовало бы давно переспать с ней! Ты ведь хочешь ее, эту твою святошу Мейв! Ты ведь не раз мечтал раздвинуть ей ножки и как следует прочистить ее, а, Колдер?!
Он сжал ее волосы так, что ей показалось, будто сейчас слезет кожа, встряхнул ее, вызвав очередной вопль, и прорычал:
– Как смеешь ты, – он грязно выругался, – касаться самого ее имени своим поганым ртом!
Он волок ее по брусчатке двора, как тряпичную куклу, и Латое оставалось от всей души благодарить изобретателя турнюров за то, что ее прелестный задик еще не стерт совсем.
Наконец, достигнув ворот, Колдер, одной рукой все еще удерживая Латою за волосы, другой распахнул входную калитку и, проигнорировав мелькнувшую в проеме тень, швырнул свою дражайшую кузину вперед, снабдив напоследок солидным пинком. Хлопнув калиткой так, что затрещали доски, он отряхнул руки, крутнулся и понесся в сторону замка.
Черным вихрем он влетел в винный погреб, схватил ближайшую бутылку, шарахнул ее об стену, отбивая горлышко, опорожнил всю, не обратив внимание на то, что острый край рассек ему губу… Равнодушно смазав кровь, Колдер помчался дальше… Путь его лежал через помещения для слуг, и те в ужасе разбегались в стороны при виде хозяина. А испугаться было чего – кровь на тонких губах и подбородке, мертвенная бледность, дико горящие глаза, развевающиеся черные одежды…
– Загрыз! Не иначе загрыз бедняжку! Вампирюга! – шикали ему вслед люди, памятуя о том, что буквально несколько мгновений назад он куда-то тащил громко верещавшую девушку.
Только Колдеру сейчас было плевать на эти пересуды: темная фамильная похоть Грэнвиллов, давно заглушенная и задавленная, но разбуженная сейчас словами Латои, корежила его, почти лишая рассудка.