строго-настрого запретил разъезжать на тракторе по участку, но подобное указание Дикая бригада игнорировала.
Масляков, когда в вагончике сделалось чересчур шумно, «дикари» задирали почти всех присутствующих, нелицеприятно прохаживались на счёт геологов, ушёл к буровой, глядеть при свете переноски поднятый на новой скважине керн. Мезенцев оставался в вагончике, знакомясь с обстановкой. Глядя на разухабистых парней, втихую радовался, что судьба поступила с ним не слишком жестоко, и ему не придётся с ними соприкасаться. Пока вскипятили новый чай, почаёвничали, на улице развиднялось.
Масляков слюнил палец, тёр керн, рассматривал налипшую на палец глину, близоруко подносил к носу комочки песка. Мезенцев сел на одноячеистый ящик, сидеть было низко, неудобно, и он вытянул ноги. Масляков, словно продолжая прерванный разговор, забубнил, продолжая рассматривать образцы извлечённой на поверхность породы.
– Тут золота практически нет. Россыпи находятся за водоразделом, а здесь так, жиденький ареал. Жаль, что ты не попал на детальную разведку.
Мезенцев хохотнул.
– Что, золото прямо в керне блестело? Буровики керн не растаскивали?
Масляков серьёзно ответил:
– При современных нормах промышленного содержания, золото кустарным способом не намоешь.
Беседу нарушила громкая барабанная дробь. Удары невидимых палочек набирали неимоверную частоту, сливаясь в непрерывную трель, затем звучали раздельно, с замедлением. Меняющаяся частота барабанной дроби создавала ускользающий мотив. Мотив был иллюзорным, но завораживающим. В филармоническом зале он бы не звучал, но здесь являлся необходимой составляющей. Мезенцев поднялся, скрадывая шаги, углубился в лес. От сосредоточенности, опасаясь произвести шум и спугнуть барабанщика, даже прикусил губу. Но всё же, очевидно, спугнул. Стук внезапно прекратился, и человек замер, досадую на свою неуклюжесть. Прошло несколько минут, и весёлая дробь раскатилась по тайге. Барабанщик обнаружился метров через тридцать на сухой лиственнице, задрапированной клочьями паутины и старой хвои. Пауза объяснялась переменой места, в вышине белело длинное свежее дупло. Стараясь не обеспокоить лесного обитателя, Мезенцев несколько минут наблюдал, как ловко тот добывает корм, и, утолив любознательность, вернулся на буровую.
Кроме Маслякова здесь находился несимпатичный тракторист, и лениво, без интереса, задиравший участкового геолога. В отличие от Вогула, в котором, благодаря неистребимому запаху солярки, замасленной, расхристанной одежде, за версту угадывался тракторист, Кострыкин выглядел опрятно, одежда не имела специфических признаков профессии. Лоснящиеся чернотой яловые сапоги, казалось, ступали по чисто выметенным тротуарам, а не по осенней таёжной грязи. Секрет внешнего вида объяснялся просто, – для ремонтных и всевозможных работ по обслуживанию своего агрегата, Кострыкин держал специальную робу Масляков, отвечая на не услышанную Мезенцевым реплику, оторвался от керна, вынул из нагрудного кармашка аккуратную