стоит за образом красивой, симпатичной женщины. Красивой картинкой она просто интригует, заманивает в свою камеру пыток. Но я теперь бдительна. Ей некуда деваться, хоть порой и удается проскочить через заднюю дверь или крышу. Я присутствую и осознаю.
…Позвонила старшая сестра, попросила меня два дня побыть в поселке вместе с мамой и незрячей племянницей, так как они (приехала сестренка с супругом) едут отдохнуть на природу, и это где-то далеко. С утра, позавтракав, поехала с намерением быть осознанной, ведь не случайно жизнь постоянно показывает мне незрячую девочку и мою маму, не присутствующую «в себе». Другими словами, человека «не в себе».
И вот я на месте, готовлю им еду, кормлю и тихо, незаметно, наблюдаю маму «изнутри». Сидим за столом, мама говорит знакомые с детства слова: с чувством превосходства осуждает других, утверждает, что она одна такая хорошая. Тихо проводим время, я на кухне и в огороде, а мама пытается внедряться во все, что я делаю. Только силы уже не те – многое не получается; она кричит и возмущается. Я наблюдаю за ней, и думаю: что сейчас движет ею? Страх смерти, страх исчезновения. Я, наблюдая ее, делаю все беспрекословно, по ее воле, и все же ей удается «зацепить меня за живое», но я осознанно возвращаю себя в состояние «Я есть». И чем глубже я смотрю на вновь и вновь проигрываемые годами сцены, тем больше понимаю, что женщина, через тело которой я вышла в этот мир, действительно, ненормальная. Грустно, но это так. До соприкосновения с ней с глазу на глаз в ее пространстве что-то в моей глубине надеялось, что это не так. Хоть непрерывно и рассуждаю на эту тему, что-то во мне говорило: «Да минует меня сия чаша».
Сидим втроем за обеденным столом, я все делаю для мамы так, как она просит, и попутно просто сверлю ее ясным взглядом. Мама как обычно играла свою сцену и тут почувствовала, что ей не верят. Закончив обед, вышла на улицу. Я сказала племяннице:
– Знаешь, что я поняла? Моя мама – твоя бабушка – ненормальная женщина.
– Да, так и есть. Сейчас мы с ней в одной комнате живем, и я не могу долго там находиться, выхожу.
– Сейчас во мне не осуждение ее, как раньше, а сострадание. Ведь она в восемь-девять лет осталась без матери. И хотя отец баловал свою единственную дочь, ей приходилось жить с мачехами, у которых были свои дети от прежнего брака.
– Вот ее и вырастили такие же сумасшедшие женщины.
– И вины мамы в этом нет. Она выживала в этом мире как могла.
– Да, но кто-то один из потомства должен разорвать эту непрерывную цепь.
Прошло два дня, дружная компания вернулась из поездки на природу. Я общаюсь с ними, веселюсь и незаметно наблюдаю за мамой. Все яснее вижу ее: тело сжато, морщинки опутали все пространство лица, в нем нет «живого места». Она ходит по двору, и такое чувство, что ей нигде нет места. Я наблюдаю за ней и чувствую, как что-то во мне просыпается, еле заметное, непонятное. На глазах проступают слезы. Впервые