Подвожу уже…
Он сделал паузу явно назло Старожилову, и неодобрительно вздохнул.
– Вот кто авторской песней у костра и в кустах рядом увлекался, кто в кавэенах кривлялся, а этот внутри себя держал нечто такое явно для него более важное, чем всё снаружи. Что – не знаю. И вот появляется в какой-то газете его статья, что мол есть в нашей губернии бывшая усадьба инженера Глыбова. Который эмигрировал после революции, и на Западе стал одним из светил в области теории и технологии производства зубчатых передач. А также написал что-то философское, не помню, но шуму вокруг этого было там немало. Кстати, прочесть бы что ли… В усадьбе в то время располагался детский дом. Теперь вот восстановили её. Ты-то, Старожилов, поди не в курсе, а вот он (Тягин метнул ехидный взгляд в мою сторону) – очень даже.
Намёк его подразумевал под собой моё близкое знакомство с Адрианой Анатольевной, директрисой упомянутого музея-усадьбы.
Я этот его укол пропустил мимо ушей, а подполковник на тот момент ничего не понял, хотя позже, конечно, выяснил что к чему.
Усадьба Глыбова действительно долго использовалась под детский дом до тех пор, пока в середине девяностых там то и дело не начали появляться иностранцы, странноватые, но при деньгах. Потом какой-то подозрительно добрый европейский культурный фонд предложил финансировать работы по восстановлению. А детей, по большей части, усыновили за границей. Губернские чиновники, будучи задействованы в процессе, разумеется, оказались не против. Дело пошло, и худо-бедно к моменту нашего разговора в порядок привели не только саму усадьбу, но и обширный и судя по составу весьма редких в наших местах растений, в некоторой степени даже -реликтовый парк вокруг неё. Теперь всё это хозяйство уже около года как возглавляла Адриана Анатольевна, которая помимо прочего активно взялась за развитие там медийной и туристической составляющей. Злые языки утверждали, что она «в эту деревню» была сослана. Но если и так, думаю, что к её же пользе.
– Вот с тех пор и прозвали Хомича Краеведом, – продолжил Тягин. – Уволился он в начале девяностых, а где-то в середине неожиданно уехал в Чехию. Хотя почему неожиданно?
Тягин вдруг осёкся и обвёл нас то ли настороженным, то ли торжествующим взглядом. И тут же шлёпнул себя ладонью по лбу.
– Костич! – громко возвестил он. – Это Костич дал ему наколку, когда вернулся из Европ. Чуваки! Есть тема! Не знаю, есть ли у них теперь контакты… Хомич, Костич… В рифму, блин!
– Это кто такой? – спокойно поинтересовался Старожилов.
Тягин достал откуда-то из стола бутылку «Боржоми», налил себе стакан и тут же залпом выпил. При этом нам не предложил. Я мысленно простил его, списав невинную бестактность на чрезмерное возбуждение.
Пытаясь сосредоточиться и потерев ладони, он приступил к дальнейшему повествованию.
– Костич тоже работал у нас. И тоже инженером. Запомнился, правда, больше из-за брата.. Скандалище был… Отца их из партии попёрли… Но если