на перекладных, рассчитывая за двое суток преодолеть четыреста верст от Михайловского до Питера. И снова заяц перебегает ему дорогу.
Впрочем, заяц здесь был не совсем виноват: трусливому ушастику пришлось, что было мочи, удирать подальше от неведомого доселе явления – разверзшегося неба и сверкнувшего оттуда на землю полупрозрачного, серебристого луча.
Луч портала из будущего прорезал серое, тяжелое облако и через мгновение на снежной корке на самом краю лесной опушки, где чернели голые стволы деревьев, появилась круглая небольшая прогалинка, на которой и объявился Романов. Впрочем, не один Романов, а целых два. Сняв со спины рюкзак и повертев головой в разные стороны, Михаил вдруг увидел, что рядом с ним стоит и дрожит от холода его сын.
– Васька? – брови у Михаила от удивления вздернулись вверх. – Ты как здесь оказался?
– Так же, как и ты, пап, – хмыкнул мальчишка. – Воспользовался машиной времени.
– Я же тебе запретил…
– Х-ха! Так я тебя и отпустил одного! Мне, что ли, не интересно поглазеть на позапрошлый век… Но вообще-то мне холодно.
– Ну и померзни! – сердито ответил отец. – Я для тебя зимней одежды не брал.
Он склонился над рюкзаком, развязал его и стал доставать теплые вещи – свитер, куртку «Аляску» с капюшоном, зимние сапоги.
– А что ты маме скажешь, когда вернешься, если я замерзну?
– Так и скажу, замерз наш Васька в лесу.
Между тем, мороз был нешуточный. Михаилу пришлось отдать сыну свою куртку-аляску с капюшоном, а самому напялить на себя свитер, спасибо жене – связала из мохера, шапку-ушанку да перчатки. С обувью, вот, правда, накладка вышла – сапоги уж слишком велики на Василия были, а поскольку снег глубокий, была вероятность, что он не только не сможет в них передвигаться, но, скорее, даже потеряет их в каком-нибудь сугробе. Пришлось поступить так – Михаил влез в сапоги, а сыну отдал опять же теплые шерстяные носки, на которые Василий еле натянул ботинки.
Но взволновало Романова и другое: где они оказались, в каком месте, в каком времени. Ведь рядом ни дымка, ни огонька, ни человечка, а они условились с Остроумовым на Петербург 12 декабря 1825 года. И что ему сейчас делать? Куда идти?
Тут вдали замаячила какая-то кибитка, запряженная тройкой лошадей. Значит, там есть дорога. Но успеют ли они добежать до нее так, чтобы их заметили? Ведь если их не заметят, есть вероятность, что они тут, в снежной степи просто замерзнут. И все их путешествие в прошлое и гроша ломаного не будет стоить, да и Сереге как потом со всем этим жить?
– Сынок! Ноги в руки и вперед!
Романов, смешно подпрыгивая, побежал вперед. Но небольшого роста мальчишке сложнее было преодолевать сугробы и уже через несколько шагов Василий упал, уткнувшись лицом в снег.
– Пап! – крикнул он, приподнимаясь.
Но Михаил его не услышал, он смотрел на приближавшийся экипаж и махал руками, крича. Убедившись, что его все-таки заметили, он оглянулся на сына. А тот продолжал бороться с сугробами, хотя уже и поднялся