без гостей, потому что никто из ее родни не захотел прийти. Я решил, что раз так – значит, и я своих звать не буду. Чтобы Веселине не было обидно.
Я иду в ванную и брызгаю себе в лицо холодной водой. Смотрю на единственную зубную щетку в стакане перед зеркалом. Зубная паста у нас одна на двоих, и ее оставалось в тюбике совсем немного, когда мы уезжали в санаторий. Я помню, что Веселина хотела поменять ее перед отъездом, а потом передумала. Вернемся – поменяем. Теперь же тюбик полон чуть меньше чем наполовину. Как будто пастой пользовался я один.
Я залезаю в ванну и долго вожу пальцем по стене в углу. Там висела полочка на присосках, на которую Веселина складывала свои бесконечные гели, скрабы, шампуни, кондиционеры… И вокруг присосок всегда скапливался налет, который так вот запросто не оттереть. Но все, что я чувствую под пальцем, – гладкая плитка. Не было на ней никогда никаких присосок.
Я разбираю сток ванной и не нахожу ни единого длинного русого волоса в сифоне.
Нет, мой друг ошибался. Нужно вообще не существовать, чтобы вот так исчезнуть.
Веселина очень странно одевается.
Странно в хорошем смысле. Она как будто не выносит спокойные цвета, равно как и кислотные. Она – как мазок яркой краски на сером холсте города. Ее попросту нельзя пропустить в толпе. Нельзя не запомнить, даже в нескончаемом потоке покупателей.
Тем более что меня, большей частью серого, черного и синего, девушка, продающая кофе у метро, помнит отлично. Она улыбается:
– Здравствуйте! Вам как обычно? Средний капучино и большой латте?
И это она тоже помнит. Капучино полагается мне, его как раз хватает до метро. Латте – Веселине, ведь ей нужно проводить меня до подземки и вернуться обратно домой.
Я улыбаюсь в ответ. Получается, наверное, не очень, и девушка чуть отстраняется. Ничего удивительного. Мысли всю ночь рассерженным пчелиным роем гудели в голове, так и не дав заснуть. Я говорю:
– Нет, только капучино.
И добавляю, внимательно глядя ей в глаза:
– Я же сегодня один, вы видите?
Ее взгляд начинает бегать. Я секунду не могу понять, зачем девушка скалится, а через миг догадываюсь: она пытается изобразить улыбку. Ей тоже становится сложно говорить. В последние пару дней люди вокруг меня немеют один за одним. Прямо поветрие.
Она бормочет:
– Да, конечно. Средний капучино. Минуточку.
Я смотрю ей в спину. На напряженные плечи и опущенную голову. И говорю:
– Латте я обычно беру жене. Мы же с ней вдвоем всегда приходим.
– Правда? Не замечала.
Черта с два ты не замечала. Улыбалась Веселине так же, как и мне. И шутила с ней. Вы перекидывались ничего не значащими фразами. Каждое утро.
Это я не говорю, только думаю. Говорю я другое:
– Да не может быть. Она всегда очень ярко одевается. У нее красная такая куртка, а шапка – зеленая с белым. С большущим помпоном. Она любит перчатки без пальцев и кроссовки. Почти в любую погоду она кроссовки носит.
И зачем-то добавляю:
– Понимаете?
Она