Меня оставили еще и за прошлые заслуги – ведь до сих пор моя карьера развивалась безупречно. Я даже считал, что все меня ценят, за исключением, конечно, Гайара. Скажу, не хвалясь: я был хорошим сотрудником. Умел работать в группе, выслушивать каждого, умел вносить человеческую нотку в казенные отношения. Вчера, к концу рабочего дня, ко мне заглянул Одибер. Не тот взбешенный начальник, что после совещания метал в меня громы и молнии, а кто-то совсем другой, тихий и сдержанный. Я нутром почуял в нем протестантскую закваску. Этот прямой, корректный человек, с детства приученный жить по совести и справедливости, казалось, источал некую спокойную силу. Судя по тому, что он пришел в мой кабинет, он корил себя за то, что вспылил, пусть даже для ярости были все основания. Человеческие отношения важнее. Да и не пристало такому трезвому дипломату, важному должностному лицу орать, как скупому лавочнику.
– Все мы можем ошибиться, – заговорил он негромко, но твердо.
– …
– Я знаю и ценю ваши способности. Возможно, вы просто переутомились.
– Скорее всего.
– И вы, надеюсь, понимаете, что в ближайшее время я не могу доверять вам ответственные задания.
– …
– Но, думаю, в дальнейшем положение исправится, и мы обсудим планы на будущее.
Я даже растерялся от неожиданной милости Одибера. Тут бы воспользоваться моментом и рассказать, как меня подставили. Но что-то меня удержало. В глубине души я все же чувствовал свою вину. И оправданий мне не было. Не надо было полагаться на Гайара. Я должен был проверить документы, которые он мне давал. И нельзя сказать, что он действовал исподтишка – он никогда не скрывал, что считает меня своим соперником. Так что в значительной степени я подвел себя сам.
Сейчас, когда я шел по улице и вспоминал вчерашний разговор с шефом, мне вдруг стало ясно: то, что случилось, не сильно меня удивило. Как будто я всегда знал, что потерплю полный крах. Есть люди, совершенно уверенные, что их ждет успех, они полны самых смелых притязаний и знают, что рано или поздно добьются своего, – таковы все политики. Во мне же, кажется, всю жизнь работал обратный отсчет – от момента провала. Подсознательно я всегда ощущал себя на краю пропасти. А в последние годы это чувство стало еще острее; что-то во мне надломилось, и стало окончательно ясно: я не из породы победителей. Вчерашний день лишь подтвердил предчувствие, в котором я не в силах был признаться: такая жизнь мне в тягость.
Как ни странно, неприятности на работе не стали для меня страшным ударом. То есть я, конечно, расстроился, но не впал в отчаяние, поскольку и так был настроен на худшее. От этих мыслей меня отвлекла эсэмэска, пришедшая на телефон[4] – Элиза спрашивала, что показал рентген. Я ответил, что все хорошо. Мне нравится такая письменная форма общения. Телефонные разговоры не для меня, я часто не знаю, что сказать, а повесить трубку – слишком грубо. Хорошо еще и то, что жена не могла меня слышать, а то почувствовала бы в голосе тревогу. Таблетки помогли, но это ничего не меняло: завтра надо идти на МРТ. Все, естественно, старались меня