выступления приношу охапки роз.
Всю кровать уставила ведрами роз и делаю вид, что я примадонна. Тем более, у меня в номере на окнах от потолка до пола ниспадают волнами бордовые атласные портьеры.
Правда, из крана течет опресненная морская вода, пить которую строго воспрещается (только сейчас увидела объявление!), а я-то ее глушу вне всякой меры – чай завариваю, кофе, хотя солоноватый привкус и одуванчиковый цвет давно вселяют в меня подозрение.
С Артуром Гиваргизовым гуляем вечерами по набережной, ходили в домик Чехова, обмениваемся твоими sms-ками.
Передаю ему слово.
Артур:
Юля, ты не представляешь, какое удовольствие читать твои заметки! Не представляешь – точно. Это нужен контраст. Можно, конечно, тебе для контраста посмотреть телевизор, но лучше не надо. Хотел написать, что стиль твоих заметок… А потом решил, что о стиле-то не думаешь, не замечаешь, когда читаешь, т. е. когда не замечаешь – высший пилотаж. Мы ведь не думаем с тобой о стиле, когда выходим и идем домой по дороге «под светом луны или звезд или просто по серости, туману». Просто идем. Вот тебе флорентийские велосипеды, они живут своей личной жизнью. Это я в ноябре был во Флоренции. И в Венеции. В Венеции я свалился в канал, в одежде, с рюкзаком. Артур.
13 мая
Бугрово
Юля – Марине
Марина! Вы, флорентийские велосипеды, розы, море и Артур! Какая это живописная картина.
Я жила в доме художников, и когда они уезжали, мне оставляли краски, холсты, этюдник. Я гордилась. Одна деталь: меня никто не принимал за художника – все за электрика! Будто бы иду чинить провода. А этюдник – мой деревянный ящик.
Картины стали приходить сами: мы с Алексеем в лодке осенью на озере, когда летят журавли. Это был журавлиный день, ловить было уже почти невозможно, мы побросали удочки. Один за одним летели клинья. Лодку кружило, леска запутывалась в траве.
Выпутывая ее, мы опускали руки в воду по локоть.
Вода была теплой, а рукава тяжелые.
2008 год. Лето
То, что я понял, – прекрасно, из этого я заключаю, что и остальное, чего я не понял, – тоже прекрасно.
1 июня
Москва
Марина – Юле
Последние приготовления, чтобы установить Люсе наш с тобой неимоверный камень. Нигде в мире, клянусь тебе, я не видела такого живого сильного камня: гранатовый, багряный, с золотистыми прожилками, волнистый, с бугорками и впадинами, можно сказать, клубящийся, и это гранит!
Вспомнила, как Люся водила меня на кладбище – присматривать ей памятник. Ходит беззаботно, себе памятник приглядывает, и эпитафию уже сочинила. В стихотворной форме.
Я говорю:
– Учти, я не собираюсь никаких стихотворений туда помещать.
– А тебя никто не спрашивает! – она ответила своевольно. – Все сама сочиню, напишу, нарисую, тебе останется только дату поставить.
Но ничто не задело тогда струн нашего сердца.
А тут мигом возникло притяжение. Хорошо, я была не одна, и ты подтвердила, что камень – тот самый, какой искала Люся – с душой, судьбой, что наша встреча