третьей заключительной части наши девушки изображали растроганных плачущих провинциалок, и тот же Алан последним покидал сцену, лузгая семечки и напевая всё того же своего «Джимми».
Теперь постараюсь воспроизвести по памяти сюжет, в генеральную линию которого по ходу Владилен вносил свои коррективы, чем, собственно, здорово оживил хохматический аспект повествования. Скажу прямо: это был не просто чёрный юмор – это был до безобразия садистский юмор. И, как я сказал ранее, главная миссия досталась не кому иному, а именно мне. А ведь мне больше, чем кому-либо, мешала внутренняя стеснительность.
Тем не менее точка невозврата была преодолена, и я стремительно вылетел на сцену и взволнованно произнёс начало заранее заученного текста:
– Настанет день зарплаты!
Зал замер. И в тот миг очередной приступ природной стеснительности готов был захлестнуть меня с головой, но я совладал с этой неловкостью и с тем же стартовым пафосом продолжил:
– Настанет час возмездия! Мне было четыре года, когда банда «Вонючих носков» ворвалась в наш дом. Их главарь оглушил моего отца своим носком и затем прирезал его собственным галстуком.
Зал взорвался от хохота. Владилен мог торжествовать, потому что именно он внёс в мою роль эти садистские речи, поддержанные главным режиссёром и драматургом Асланом.
Смеяться вместе со всеми остальными студентами, находившимися в зале, среди которых были и мои друзья, было недосуг. Да и роль не позволяла: необходимо было сохранять трагизм и драматизм. Впрочем, не до смеха было, так как я думал только о том, чтобы «отстреляться» и уйти со сцены с чувством исполненного патриотического долга.
Природная стеснительность брала верх, но всё же, превозмогая стыдливость, я продолжил:
– Банда «Вонючих носков» навсегда покинула мой дом, оставив в сердце тяжкое бремя воспоминаний. Они ушли, и с их уходом исчез мой любезный младший брат.
В этот момент из-за кулис, находясь немного за моей спиной, вышел Вова Ибрагимов. Причём, обеими руками он демонстративно задрал обе штанины своих брюк – чтобы были видны носки.
Я временно прерываю свой монолог и начинаю сперва принюхиваться, а потом с жадностью беспардонно втягивать в ноздри воздух.
Как бы обращаясь в зал, восклицаю:
– «Вонючие носки»! Я ни с кем и никогда не спутаю этого запаха.
И, обернувшись… разворачиваясь лицом к Вове, говорю:
– Теперь я тебя узнал. Ты из банды убийц моего отца и брата!
В ответ Вова гнусаво произнёс:
– Предъявите свои доказательства!
Повезло же ему, потому что это была единственная фраза, предусмотренная в его роли. (Между прочим, в репетиционном процессе именно этой реплике было уделено огромнейшее внимание – с каким апломбом её следовало сказать).
– Вот мои доказательства! – гневно воскликнул я, и, согласно сценария, яростно мутусил и раскачивал из стороны в сторону высоченного Ибрагимова.
По