Как тут не отколоться! Вы бы хоть спросили у знающих, ей-богу! Что почем, как ваш типаж оценивается, то-се… Ну, что ж вы пугаете!
Уматова. А мало они в магазинах своими лимонами пугают. (Роняет голову, начинает рыдать.) Почтенный, гражданин товарищ! (Держит его руку, говорит скороговоркой, во многом повторяется; поднимает лицо, в нем – исступление.) По-хорошему, я совсем одна, у меня трое детей, младший малыш, года ему нет, а еще отец, пенсии лишили его… Он все гонит, гонит меня работать, а что я могу, только перед вами да перед другим мужичьем унижаться; и дети, смотря на мать, не спешат: сын старший кутит с пустым карманом, у всех позанимал, дед его тоже гонит, а ему плюнь в глаза – божья роса. Дочка… ах, вы бы знали, какая у меня дочка, гражданин товарищ! Все лучшее взяла – и по той тропе, что маманя ее бедовая, не идет, и на службу не идет – говорит, доучиться надо! Говорит, на рабфак хочу, а потом – через него в вуз поеду, из Курбатова нашего, поближе к настоящей жизни, в общежитие. Она не как я – с семнадцати годов детей рожала без брака, а что мне говорили – не слушала. Она об этом не думает, Юленька моя, у нее все учеба. Я иной раз размышляю: хоть бы с ней поменяться. Будь я такой в ее годы, я бы тут, наверно, не сидела. Одно только взяла у меня, мерзавка, худое – внешность. Прехорошенькая… Но ей пока от того нет вреда. И от другого вреда бы не пошло, если бы это все не нужно было оплачивать… Учитель к Юленьке ходит, к рабфаку готовит – плати. Гроши просит, но ведь все равно плати, каналья! Брат ее что из дома вынес – плати… Отца к врачу-частнику – плати. За электричество… Себя приодеть недурно… Плати, плати! Ни в чем себе не отказывай, только плати! Я на этот путь встала, чтобы самый мизер оплатить, уж не говорю про какие-то высшие блага… Гражданин товарищ…
Прохожий (роется в кармане, достает деньги, подает ей). Держите. Если и поучаствую в благотворительном акте, то не путем Мопассана. Пересчитайте сами. Я не люблю.
Уматова (в изумлении трясет деньгами). Гражданин товарищ! Родненький! Этого, кажется, хватит на три жизни!
Прохожий. Кажется. Когда они еще у вас в руках, когда в дело не ушли, не промотались.
Уматова. Они уйдут! Уйдут! Юленьке учителя наперед оплатим… Женечке… Славушке… Папе… Мне! Господи, и мне что-то! В кои-то веки! (Порывается его поцеловать, встречает отказ; заискивающе жмется к мужскому боку.) Граждани-ин товарищ… Раз вы со мной так, такие авансы, я с вами где угодно и когда угодно. И что хотите со мной делайте, под ваши вкусы. Хоть здесь.
Прохожий (резко встает, отряхивает себя). Я вам ссудил кое-что для жизни? Ссудил. Не смалодушничал? Нет. Остальное бросьте… (Думает.) Что хочу, то с вами и делать? Хорошо. Оставляю вас здесь, с деньгами, и пойду. Я женат.
Уматова. Ну что ж такое, как душевный человек, с которым не противно, так женат!
Прохожий (наставительно). При себе их держите, пока не донесете. Вы сидите в очень соблазнительном для рвачей месте, и сами для них, по нраву своему, – жила золотая. Поберегитесь.
Уматова (беспечно). Камеру хранения арендую!
Прохожий. С богом, мадам. С богом. (Уходит.)
Уматова поднимается со скамьи, благоговейно прижимая деньги