потеряв дар речи от радости. Первой ее мыслью было не звать ребят – шарики мог забрать себе Антонис; он как-то заявил, что нечего девочкам играть в шарики, у них, мол, есть куклы и им этого достаточно. Но разбросанных шариков было так много, хватило бы всем, даже Александру, который так жаждал их, а Антонис никогда не давал ему свои.
Так что все-таки она позвала остальных.
– Шарики! Шарики! Смотрите, сколько! – крикнула она, собирая их в горстку.
Александр сел на корточки рядом с ней и, вне себя от радости, стал собирать шарики один за другим и перекатывать в ладонях. Но Антонис засунул руки в карманы брюк – он считал недостойным для мальчика восхищаться девчоночьими находками. И высказал свысока:
– А мои больше!
Александра – она всегда повторяла за Антонисом, – прибавила:
– И раз их выбросили тут, значит, они негодные!
Разочарованный, Александр раскрыл ладони, и его шарики рассыпались по земле. Но Пулудья не сдавалась.
– Откуда ты знаешь, что их выбросили? – спросила она. – Может, они были в кармане у какого-то мальчика, а карман порвался, и они попадали, пока он шел. Смотри, они везде, и здесь, и там, и вон там, внизу! Мальчик бежал, а шарики сыпались…
– Пффф… – перебил ее Антонис. Ему сильно хотелось заграбастать часть сокровищ сестры, но раз он не снизошел до них, то оставалось только обсмеять. – Много ты знаешь про мальчиков!
Добродушная Пулудья, уязвленная презрительным безразличием братьев и сестры, наполнила шариками карман и сказала:
– Ну и ладно. Вот попросите завтра мои шарики, а я вам их не дам!
Она обиделась и не захотела кидать камни вниз на берег с остальными.
Это была их любимая игра. Грустно стоя в стороне, Пулудья смотрела, как братья и сестра бросают камни, как камни прыгают по скалам, подпрыгивают снова и снова и плюхаются в воду.
Сам «плюх» не был слышен – ребята стояли слишком высоко, а вода была далеко внизу. Но Антонис говорил им, что всегда докидывает камень до воды, а если Антонис так говорил, значит, это правда. Потому что Антонис никогда не врал.
И дядя всегда это говорил: «Антонис – озорник, но никогда не врет». И тетушка так говорила, хотя и часто лупила его. И кухарка кера Рина* – когда у нее болела голова, она повязывала лоб платком с ломтиками картофеля или лимона на висках, – ругала его сквозь зубы и говорила: «Ох уж этот баловник Антонис, Антонис-чертенис… Сохрани его от зла, ибо лгать он не умеет!»
Им вторила горничная Афродита – она была настолько же доброй, насколько страшной на лицо. Она пыталась скрыть проделки Антониса от тети, но он потом сам же в них и признавался.
Он признавался во всем, что ни спросят. И порой трясли его девочки: не рассказывай хотя бы о наших шалостях, не выдавай наши девичьи секреты.
И в тот же день, когда Пулудья нашла сокровища, ее постигло великое разочарование.
2. Козы