на нахальные вывески и глупые стеклянные дома.
Время внутри вагона, несомненно, текло по-другому, не совпадая с направлением и лихорадочным пульсом того, что бежало снаружи.
«На самом деле, – знал я, Григорий Ростов, практически бездомный и безработный доктор наук сорока пяти лет, который все еще мечтал встретить свою любовь, – на самом деле, машина времени, которую хотят изобрести, находится внутри каждого из нас – особенно у тех, кто прожил достаточное количество лет. Следует только дождаться трамвая, устроиться внутри, и вскоре время для тебя потечет из сегодня в прошлое, и только туда – в будущем времени еще нет».
Пока ехал до дома, побывал в школе, с отвращением разглядев свою прыщавую, насмерть перепуганную физиономию на четвертой парте в среднем ряду рядом с какой-то толстой девочкой. Была геометрия, и я точно знал про пару за четверть и вечернюю встречу с латунной пряжкой отцовского ремня – звезда от пряжки будет украшать мою тощую задницу целый месяц.
Еще увидел маму, совсем молодую, в коротенькой ночной рубашонке без рукавов, переполненную польской сдобной красотой, которая с упоением кричала от страха, потому что вокруг рук ее обвились какие-то страшные черные змеи – оказывается, отец ночью вернулся с рыбалки и выпустил стаю угрей в воду, чтобы не передохли до утра, а маме среди ночи понадобилось зачем-то в ванную.
А еще поблуждал по бесконечному пространству питерской коммунальной квартиры на углу Невского и Литейного, где среди бела дня за старательно задернутыми шторами прямо на полу огромной комнаты десяток пар из разных институтских групп, словно в немом кино – то есть стараясь делать все беззвучно, – занимались сексом. Слово это тогда было не в ходу, другое, модное – «групповуха», мне не нравилось, поэтому лично я пытался заниматься любовью.
Ах, как мне хотелось тогда постичь эту великую науку! А девочка рядом со мной все шептала мне на ухо, все просила не торопиться. Я не запомнил ни ее имени, ни ее лица, только долго еще стояли перед глазами обнаженное плечо и, словно спелое яблоко, маленькая правая грудь. Когда все случилось, я был разочарован – где же то, о чем так сладостно рассказывали более опытные товарищи?
И долго еще не понимал, что наслаждение – это процесс, который требует тишины, сосредоточенности и красоты, но даже тогда не обязательно, что оно означает любовь, потому что это чувство – штука редкая и не для каждого возможная.
Напоследок я побывал в Балаклаве, в советское время там, на секретной станции, тренировали дельфинов в военных целях – надевали на них специальные шлемы с длинными острыми иглами и приучали подплывать к людям и тыкать в них этим острием. Видимо, так думали бороться с подводными пловцами врага.
Там я встретился с Катькой и всеми правдами и неправдами сумел перевезти ее в Москву, спасая от темных секретных дел.
Не знаю, как и обозвать то состояние, что охватило меня в этом трамвае – если это был сон, то очень странный. Потому что тело мое ничего не чувствовало,