и села на своей нижней полке, на место номер один. Из коридора не доносилось ни звука. Немного погодя она надела шапку из диковинного зверя росомахи и отодвинула тяжелую скользящую дверь купе. Вагон тоже был первым после тепловоза. Марина, похлопывая варежками, заглянула в открытое купе проводника. Там было пусто. «Что за «Летучий голландец!», – подумала она.
Где-то хлопнула дверь. Марина прислушалась. Со стороны тепловоза уже явственно раздались быстрые шаги. Дверь в вагон клацнула, и вошел заспанный рыжий проводник. Увидев Марину, он, не дожидаясь вопроса, раздраженно ответил:
– Ну заснул он, заснул!
– Кто? – не поняла Марина.
Проводник поcмотрел на нее, как на таракана в солонке, и рявкнул:
– Машинист, кто!
У Марины внутри похолодело.
– Где мы находимся? – робко спросила она.
– До Бологого чуть не доехали, – он уже почти успокоился.
«Московский милый говорок», – подумала Марина и повернулась, чтобы уйти. Проводник, решив загладить грубость в начале беседы, сказал ей вслед миролюбиво:
– Заморозил все… Вы не волнуйтесь, скоро поедем.
Она сказала «угу», зарывшись носом в шарф, и пошла в свое купе.
Скоро поезд дернулся, как связанная лошадь; примерзшие колеса лязгнули и застучали все быстрее и быстрее. В Бологом под окнами слышны были топот, ругань и крики. Станционное начальство выяснило, что молодой машинист пьян. Срочно искали замену.
Под утро поезд, дав протяжный гудок, подошел к Петербургу. Медленно вполз на дальний путь и шумно дохнул мехами тормозов.
Марина не спеша вышла в безветренную зимнюю ночь, прошла всю длинную платформу и направилась к метро.
В пустой электричке предупредительный голос на каждой остановке сообщал: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…»
«…Лесная», – услышала дремлющая с открытыми глазами Марина.
Была суббота. Одинокие шаги разбудили дежурного на станции; он поднял голову и почти сразу снова уронил ее на руки.
На улице уже было заметно приближение утра. Навстречу попадались люди; где-то слышались позывные «Маяка». Марина шла в студгородок, в университетскую гостиницу.
Небо понемногу светлело. В Петербурге Марине думалось стихами.
«…Идти рассеянно-небрежно
Среди домов, как башен снежных,
Туда, где высь алеет нежно
И отцветают фонари…»
Устроившись в гостинице, она поехала на кафедру. Слушание ее доклада наметили на конец недели. Завтра намечался совершенно свободный петербургский день.
С утра Марина отправилась в центр. Как обычно, вышла из метро на площади Восстания, где ее встретил бравый духовой оркестр, и пошла по Невскому, радуясь возвращению в любимый город. Судьба складывалась так, что последние восемь лет ее жизни были связаны с Петербургом.
«…Венецианские каналы,
И у дверей – слепые львы.
В окне на занавеси алой —
Тень от склоненной головы.
Высоких окон вид парадный,
И под окном –