блинами покормят! Уж и не вспомню, когда последний раз их ела.
– Ой ты бедненькая! – запричитала внезапно женщина. – Совсем тебя голодом ироды приютские заморили.
– Да нормально нас там кормили, я не жалуюсь.
– А связали за что? – поинтересовалась она с живым любопытством.
– Да это… нахулиганила чутка.
– Форточку разбила? Или куст какой сожгла?
Лучше бы куст. Но вслух я этого не сказала, а просто улыбнулась.
Наконец-то меня развязали! Я потёрла раскрасневшиеся запястья, размяла пальцы. Милая повариха помогла мне сесть и придвинула поближе глубокую тарелку с какой-то серо-зелёной похлёбкой. Вкусная. Напомнила супчики из приюта, только понаваристее и погуще. Здесь была ещё миниатюрная рулька, но я благодарно отказалась, сказав, что не очень люблю свинину. Тогда повариха сразу полила блины мёдом и налила компот. Только я свернула один блинчик в рулет, как в комнату вошли Бригитта и профессор Рафф. Вилка с блинным рулетом полетела на пол.
Лицо Раффа осталось непробиваемым, он лишь медленно моргнул. Отчего-то вспомнились слова Эйнвара о том, что его надо поменьше слушать. По лицу Бригитты проползла тень брезгливости, но изящная колдунья, как и всегда, взяла себя в руки, улыбнулась и учтиво спросила:
– Вкусно?
И что вот мне ей сказать? Вкусно было бы, если б она не пришла сюда, ещё и этого бородатого с собой прихватила. Ну ничего себе! Я даже попробовать не успела.
Наверняка услышала мои мысли, но виду не подала. Повернулась к поварихе, полушёпотом сказала:
– Оставьте нас, Доротея.
Доротея откланялась, захлопнув за собой дверь. Тележку, однако, не забрала. Может, удастся съесть второй блин позже. Бригитта тяжело вздохнула, будто собиралась читать мне проповедь или ложиться в могилу. Плохая шутка, ладно.
– Не ожидала я, что твоя сила пробудится именно так, через страдания невинных.
Точно проповедь. А я могилу лягу я. Хорошо, что не откусила блин – сейчас бы встрял поперёк горла.
– А я говорил, что девочке здесь не место, – прочистив горло, сказал Рафф.
Ну и напыщенный же индюк! Сколько пафоса и презрения в его голосе. Даже Бригитта одарила его «затыкающим» взглядом и взяла меня за руки.
– Абель поправится, – больше с надеждой, чем ободрением в голосе сказала директриса. – А это, – она указала на отметины от верёвки на запястьях, – будет твоим знаком отличия, пока ты не загладишь свою вину. Понятно?
– Непонятно.
Ну, а что мне? Врать и соглашаться?
– Можешь считать это моим проклятием. Очень мягким, но всё же проклятием. Как есть благословение, так есть и проклятие, – разъясняла она мне, словно маленькой девочке.
– Но благословение может дать только Богиня.
Ой, не надо было мне это говорить! Повисла крайне неловкая тишина. Рафф начал попёрхиваться, сдерживая кашель, от неловкости. Молодой мужик, а по поведению словно старый дед.
От собственных мыслей на минутку стало неловко. С каких пор я рассуждаю, в целом, о Раффе и его поведении?
– Верно, –