заметно сказалось на писанине Богатого. Сначала он удвоил дневную норму, потом утроил ее, затем стал заметно, но не обидно для оригинала, перепевать и оппонировать. В конце концов, со стороны он стал похож на Мирова так же, как Кальдерон смахивал на Лопе.
А пока, с одной стороны девушка с филфака, с другой стороны Кальдерон, готовили почву, на которой гордыня Леонида произросла и стала культом. То есть усилия, приложенные с позитивной целью, дали результат негативный и попросту губительный. Но об этом позже.
Так как данная глава посвящена собственно Семену, вернемся к нему.
Богатый жил далеко не так замкнуто, как Миров. И не только в обыденной жизни, но и в творческой. Он водил дружбу с разными полезными людьми, которых называл «сильными», не столько питая к ним симпатию, сколько надеясь использовать их, как ступеньки к поэтическому Парнасу. Среди «сильных человеков» Богатого были разного рода проходимцы, академики суеты, профессоры болтологии, доценты воды, заклинатели природного газа, актеришки, журналисты, телерепортеры, филологини и разные прочие.
Поначалу, создавая свою систему лестницы, Семен даже завел картотеку, куда вносил сведения следующего характера: имя, фамилия, профессия, призвание, круг общения, состояние кошелька, успех у противоположного пола и т. д.
К примеру, в картотеке значилась некая Марта Терещенко, и о ней имелась следующая информация: «Терещенко Марта Андроновна, свободная журналистка, призвание куртизанка, круг общения имярек, имярек, имярек, оч. богатая, муж автокостоправ, успех анкор, еще анкор» и т. п.
Признаться, в картотеке под номером 314 числилась и какая-то Прянишникова Виолетта Станиславовна, но ее данных мы не выдадим, дабы не вносить сумятицу в повествование, а необходимые открытия читатель сделает сам, что будет весьма приятно и ему, и мне.
Итак, картотека Богатого, по-своему циничная и беспардонная, но тайная и недоступная, росла и ширилась, и достигла бы однажды размеров невероятных, но однажды Семен застал за чтением карточек своих многоуважаемых родителей. Разразилась буря, в течение которой сыну около двухсот раз напоминали о том, что его родители весьма уважаемые люди, а он бестолочь и циник, развратник и нигилист, помпадур и отщепенец и т. д. и т. п.
Посему картотека была срочно уничтожена до последней карточки под номером 578, где черным по белому значилось: «Миров Леонид Леонидович, временно не работающий, призвание поэт-каламбурист, круг общения 201, 204, 216, 300, 314, кошелек аналогичный, успеха у женского пола никакого, примечание: на поэтической ниве соперник номер один, использовать для гонок с преследованием, как мотоциклиста в оранжевом жилете».
Внося сведения о новом товарище, Сема впервые испытал что-то похожее на угрызения совести, и облегченно вздохнул, когда, уничтожив картотеку, осознал, какой моральный груз носил на душе все эти три с половиной года.
Рассматривать людей, как пронумерованные экземпляры, думать о том, как бы номер 65 столкнуть с номером 72, от искры во время столкновения поджечь номер 120 и прочая, и прочая, это было так ужасно. А теперь, свободный как ветер, он мог жить точно так же, как живет номер 578, в полном, но гордом одиночестве, и писать вопреки равнодушию всех этих