шел в ликёрный магазин за подарком для своей бабули. Встретились мы с ним на «Птичьем вокзале». Он сидел в засаленном пуховике цвета хаки, в черной шапке с помпоном и надписью «USA», в черных, с почти до дыр протертыми на коленях, «трубах» и в грязных, протёртых берцах. Фиолетовая щетина, красные, уставшие от постоянного серого пейзажа города глаза, а синий нос жадно хватал вокзальный воздух, наполненный запахом дешевого Томского табака, спирта, яблок, укропа, сладостей и вяленой рыбы. Вокзал напоминал скорее рынок, нежели место, где встречаются и расстаются судьбы.
По короткому разговору с Игорем, так его звали, хотя, правильнее сказать, что так он представился, стало понятно, что он ждёт вечернюю электричку в село Краснобочинское, чтобы поехать к своей больной жене, которой он возил лекарства из города.
– Вот, нет у нас там аптек и это очень обидно с одной стороны… Вот человек у меня болеет, сам не может подняться и поехать, а мне приходится… денег на гроб нет, поэтому и мотаюсь туда-сюда, пытаюсь помогать, до последнего дотянуть, – он немного улыбнуться и тут его словно током передернуло, и он стал более… посмелее, если, конечно, его dutch courage можно было бы назвать смелостью, – Вот, не так давно, попробовал знатный «настой» – абсент называется… Ох как попробовал-то, аж глотку продрало. Похлеще водки вашей дрянной! А идет-то как, даже без закуски, хоть литрами пей!..
Опомнившись, Игорь осознал себя в пространстве. Говорил он прежде всего с незнакомцем, которому, как ему казалось, только и надо вытянуть из него все справки, явки, а так гляди, и денег вытянет на конфеты «Три медведя».
Посидев еще с минуты три, четыре, он приподнялся, и кинув пафосную фразу типа «финита ля комедия», пошел в сторону местного ликёрного магазинчика, скорее всего за добавкой. «Тота хохма», подумал я и, последовав примеру Игоря., направился в ту же сторону, за коньяком в подарок моей бабуле, уж очень она его любит.
– Где у вас абсент, – стоя возле бесконечных полок с алкоголем, крикнул Игорь. – Такой… зелёный?
– Абсента нет.
– Как это нет? Утром был, а сейчас нет? Что за шарашкина контора!? Хорошо, отлично! Да, «Шепот монаха»! Да! Не «Каберне отборное, урожая 2005 года», но для горя, о, Боже, какого горя – сойдет! А вы чего ожидали за плату в четыре тысячи, самое оно!
«Переигрывает», подумал я, пока стоял рядом с коньяком.
Заприметив меня, он подошел и спросил:
– Снова здрасьте… Есть двадцать рублей?
Сунув руку в карман, я нашёл двадцать рублей. Дал ему деньги и он, купив вино с сигаретами, окинул взглядом мою покупку:
– Дорогое, – глаз, видимо, у него был намётан. – В подарок или для себя?
– Подарок, – я приподнял глаза и приспустил очки, – для своей бабули.
«Интересный, однако, персонаж», подумал я про себя.
– Уж очень бабуля любит коньяк.
– Понимаю, у нас вся семья пьющая. А она вот, проспиртована, из-за этого и болеет теперь, наверное. Теперь мотайся туда-сюда…
Мы вышли из магазина, и он увязался за мной, продолжая свой монолог:
– Ведь как оно бывает, посмотри, работаешь в канцелярии, так скажем, в офисе. Ты работаешь, из кожи вон лезешь за премию в тысячу рублей, а на картины времени нет. А вот еще теперь и из города ездить надо. По часу в дороге и на лекарства деньги тратить… Зарабатываю я немного, ну ты слышал. Я сам из города, живу неподалеку, на Пионерском. И вот, теперь, по сути, на любую творческую деятельность времени нет. По типу писанины какой-нибудь или, даже скажем, вот пример был… написал портрет – клоун в анфас, на фоне бетонной стены переулка, да? Он забежал туда, пытаясь укрыться от погони, но глаза его обращены не к зрителю, а куда–то в даль, будем надеяться, что в сторону лучшей для него жизни, конечно же. Стоит клоун с сигаретой Marlboro меж худощавых пальцев, на костяшках которых виднеются открытые, свежие ранки, оставленные «розочкой» во время очередной потасовке в баре. В общем, настроение Эдварда Хоппера с его «Soir Blue» и «Nighthawks» вперемешку с впечатлениями от анорексичности и необъяснимой тревожности картин Эгона Шиле; про контраст, который сразу бросается в глаза зрителя, я не забыл и сделал раны, с оставшимися в них осколками зеленого стекла более выделяющимися на фоне нуарного настроения всей картины, сечёшь о чём я да? Так же я поступил и с огоньком тлеющей сигареты, который освещает белила на лице безымянного клоуна, еле скрывающие побои от все того же пьяного замеса с «невеждами высокой клоунады», использующими нечестные колюще–режущие средства для борьбы с «дегенеративным искусством».
И что ты думаешь? – «О, уже на ты», подумал я, – Я пошел на местный блошиный рынок, на который ходит молодежь в поисках чего-то наподобие моего «Побитого», дабы украсить, скажем, внести красок в свои безликие квартиры, которые украшены только розовыми, а бывает и синими в цветочек, абажурами, проеденными молью, доставшийся им вместе с квартирами от своих любимых бабуль, которые души в них не чаяли, до того пока скоропостижно не скончались.
Но там были только деды и бабки! Ни одного молодого человека, который теоретически мог бы купить мою картину за нехилую сумму денег! Но там