судах, ботах, всеми семьями, со скарбом ушли в СССР. Им дали место в совхозе, и как только началась война, они сразу включились в боевую деятельность, не все, конечно, но мужчины, молодые мужчины, молодежь, они сразу включились.
На Севере была такая особенность – фронт шел по побережью, немножко захватывая Финляндию и Норвегию, и вот, по договору с нашими союзниками, по городу Тромсе была проведена разделительная линия, южнее Тромсе мы не имели право ходить, чтобы не побить своих, точнее, союзников, а севернее Тромсе они не имели права ходить.
После начала войны меня взяли в политотдел. Политотдел сформировался из командиров-запасников, которые пришли по мобилизации, а у большинства из них не было приличного образования, а я до армии уже успел поработать учителем, поэтому начальник политотдела диктовал мне донесение. Потом уже осенью пришло 4 политработника с академическим образованием.
Из политотдела я «по протекции» ушел в разведотряд, в учебном отряде у меня был командир взвода, который ко мне хорошо относился, он после начала войны попал в этот разведотряд, а потом из нашего дивизиона в этот же отряд пришел один политработник, вот они и дали мне протекцию, так я попал в разведку.
Название отряда иногда менялось, но всегда было слово «особый». Особый разведывательный отряд, отряд особого назначения. Но «особый» всегда присутствовало.
Отряд подчинялся непосредственно командующему Северным флотом адмиралу Головко, он даже говорил про нас – это моя личная гвардия. Отряд был на особом попечении, никаких недостач не испытывали. К нам иногда приходил Николаев, член Военного совета флота, говорил: «Я приехал с вами 100 грамм выпить». И вот однажды неприятный случай был – несколько человек из отряда подрались с гражданскими, а Николаев приехал разбираться. Он сразу хотел двух провинившихся выгнать, но я встал, говорю, в отряде все-таки неполадки не по этой причине. Нас похуже стали снабжать. Надо отряду и помочь. Немедленно появились яловые сапоги, хорошие добротные сапоги. Все, что надо было, все появилось.
Могут сказать, нам повезло. Командующий флотом и член военного совета держали отряд под своим контролем и наблюдением. Эта провинность – редчайший случай.
В отряде была большая группа иностранных коммунистов – сотрудников Коминтерна, для нас это было очень важно и очень полезно, потому что они знали обстановку, язык.
Все побережье от Тромсе и до фронта у Мурманска было под контролем разведки. Эта была очень тяжелая служба. Разведточки размещались прямо по побережью, в голых скалах, там землянки построить было невозможно, а сидели на этих точках 3–4, а то и 6 месяцев. Продукты туда забрасывались либо с подводных лодок, либо с парашютами. На этих точках несла службу особая группа отряда численностью 150 человек. Им не дозволялось сдаваться в плен.
Вообще в отряде порядок существовал – в плен не сдаваться. Документов мы никаких не имели, форма не строго военная, а полугражданская-полуспортивная. В случае опасности надо было застрелиться. Биться до последнего, взрывать себя гранатами, стреляться.