партиями и чужими правительствами оставались недостижимой мечтой. С точки зрения практической пользы их дебаты о будущем России могли с тем же успехом вестись на другой планете.
Должно быть, коренным берлинцам эмигрантская община, в которой жила семья Набоковых, тоже представлялась явившейся откуда-нибудь с Марса. Многие русские снимали жилье у некогда зажиточных военных семей в районе Вильмерсдорф, рядом с городским зоопарком. Там и образовался центр их землячества. Переселенцы по большей части держались особняком и не горели желанием вливаться в местное общество. Единственное, чего действительно хотели русские, так это поскорее уехать на родину. Они создали остров антибольшевистского сопротивления, но фронта, на котором они могли бы сопротивляться, не существовало. Изгнанникам оставалось только спорить, что делать дальше, и ждать нового катаклизма, который их либо уничтожит, либо позволит вернуться домой. Вероятность возвращения таяла с каждым годом, но разве можно винить людей в том, что они надеялись на воскрешение привычного мира? Такое не раз случалось в истории.
На последнем курсе Кембриджа Набоков продолжал будоражить полицию своими выходками (бил фонари и запускал ракеты), так что тьютору пришлось напомнить ему, что время полезнее проводить в библиотеке. Кроме того, Набоков на спор взялся за французский перевод для отца, но усердия в работе не проявил. Тем не менее по итогам первой части экзаменов на присуждение степени бакалавра Владимир заслужил денежную премию (составившую два фунта).
Владимир Дмитриевич держал сына в жестких рамках, но очень дорожил его обществом. В оживленных беседах они касались множества тем: от писательского юмора до шахмат, тенниса и бокса. В. Д. Набоков помогал сыну на его творческом пути, продолжая публиковать поэзию и прозу Владимира в газете «Руль» и подыскивая ему работу в «Слове», русскоязычном издательстве, основанном при его участии в Берлине.
Когда в 1922 году Владимир приехал в Германию на пасхальные каникулы, они с отцом подготовили к публикации подборку его стихов под псевдонимом Владимир Сирин. Райская птица Сирин с человеческой головой чарует своим пением, но встреча с ней опасна для смертных. Набокову она представлялась жар-птицей, воплощением души русского искусства.
В последний четверг марта В. Д. Набоков не стал задерживаться в редакции «Руля» и поспешил домой, чтобы поужинать с сыном. После ужина затеяли шуточную борьбу. Переодеваясь ко сну, отец и сын переговаривались через открытые двери соседних комнат, потом, слово за слово, принялись вспоминать подробности из постановки оперы «Борис Годунов». Обсудили Сергея и его «странные» гомосексуальные наклонности. Владимир Дмитриевич почистил башмаки и помог сыну положить под пресс брюки. Уходя спать, отец просунул в щель раздвижных дверей газеты, так что сын не видел ни лица его, ни даже руки. Набоков потом вспоминал, что жест этот показался ему жутким, призрачным.
Следующим