не вынесут смертных приговоров и позволят самостоятельно выбирать адвокатов.
Однако переговорщики не согласовали этих условий с Лениным, который в открытую попрекал их на страницах «Правды». В Европе возникла паника, впрочем, она улеглась, когда европейским адвокатам все-таки позволили вести защиту.
В первый же день один из ответчиков попытался оспорить правомочность суда. После нескольких часов прений, грозивших, по свидетельству одного из репортеров, повторить весь ход русской революции, обвинения все-таки были зачитаны. Члены трибунала открыто заявили, что судить беспристрастно врагов революции не могут, но их предвзятость не является препятствием, ибо она «служит интересам революции». Адвокатам и их подзащитным позволяли в определенных рамках критиковать действующую власть, но вызывать свидетелей не разрешали. Трибунал отказал им также в праве приобщать к делу доказательства.
Лишь на вторую неделю слушаний, осознав, что их присутствие бессмысленно, зарубежные адвокаты отказались поддерживать своим участием видимость честного суда. Они прекратили заниматься делом и на следующий день не явились на процесс. В новостях появились сообщения, что Вандервельде якобы убили, но на самом деле адвокатов просто задержали. Им не выдавали выездных виз и только после того, как они объявили голодовку, позволили покинуть Россию.
В пику адвокатам был организован «народный» протест. Толпа демонстрантов ворвалась в зал суда с требованием смертной казни для эсеров. Казалось, что с обвиняемыми разделаются на месте. Когда оставшиеся адвокаты пожаловались, что подобные оскорбления и обличительные тирады создают у суда предвзятое мнение об их подзащитных, то услышали в ответ, что рабочие не юристы и хорошим манерам не обучены. Председательствующий на процессе Георгий Пятаков еще раз повторил, что беспристрастным этот суд быть не может. Адвоката, упрекнувшего суд в предвзятости, бросили в тюрьму. Газетные заголовки по всему миру кричали о неизбежности смертной казни для подсудимых.
Эсеры, лишившись не только европейских, но и русских защитников, не сдавались. Тех, чья юность прошла по тюрьмам и каторгам, запугать было не так-то легко. Обвиняемого Абрама Гоца уже в 1907 году приговаривали к смерти, но затем смягчили наказание и отправили в сибирскую ссылку, из которой он освободился лишь после революции. Однако этот процесс отличался от прежних принципиально: здесь одни революционеры судили других.
Максим Горький обратился с письмом к Алексею Рыкову, прося передать его мнение Троцкому и другим вождям: «Если процесс социалистов-революционеров будет закончен убийством, это будет убийство с заранее обдуманным намерением, гнусное убожество… Я тысячекратно указывал на бессмыслие и преступность истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной стране». На одном из последних заседаний, явно с целью получить предлог для смягчения приговора, обвиняемым предложили обратиться к суду о помиловании, отречься от партии и этим