которые фермерша хранила для приезжавших в гости внуков. Она разогрела мясное рагу с картошкой, и Виола заключила с детьми негласное соглашение: не признаваться в том, что они, все трое, – вегетарианцы. Виола прикинула, что уже сыта по горло (ха!), и решила не касаться этой этической проблемы (они же на ферме, успокаивала она себя). А когда хозяйка подала деликатес из телячьего ливера со сметаной, Виола не стала кричать: «Не ешьте! Это сделано из желудков телят!», хотя обычно говорила нечто подобное, к примеру, про сыр. Вместо этого она молча двигала челюстями. Уж очень было вкусно.
Потом их уложили спать на ветхие, но чистые простыни; детям отвели двуспальную кровать. С ранних лет Берти разговаривала во сне (еще с тех пор, когда даже не умела толком говорить), но на сей раз, к облегчению Санни, не проронила ни звука. Привезенный с пляжа камень Санни спрятал под подушку. И наутро первым делом нащупал свою находку.
– Ой, я тебя умоляю, – сказала Виола, когда за завтраком он положил камень рядом со своей тарелкой.
На завтрак был омлет из оранжевых, как солнце, яиц. Потом фермерша извлекла из своих закромов свежую одежду: теперь Санни щеголял в аккуратных коротких штанишках и эртексовой футболке, а Берти – в ситцевом платье с оборками, корсажем и белым воротничком фасона «Питер Пэн». Никто бы не поверил, что это дети Виолы.
Фермер отвез их на станцию, они сели на поезд до Лондона, а там с вокзала Кингз-Кросс отправились в Йорк.
– Привет, – сказал Тедди, открыв парадную дверь и увидев на пороге троицу беглецов. – Вот так сюрприз.
1947
Неумолимая зима
Февраль
Подснежник чистый расцветет сегодня, свечой Марииной в знак Сретенья Господня
Я едва не проглядел их островок возле канавы у живой изгороди. В канаве все еще «как гранит вода» – точно так же, как во всех прудах и сельских водоемах на этом острове, и я не ожидал, что «храбрые предвестники весны», как называл их Вордсворт, появятся нынче в срок. Как правило, подснежники зацветают к Сретенью (2 февраля) и даже именуются кое-где «сретенскими колокольчиками», но в эту суровую, нескончаемую зиму их, конечно же, не стоит укорять за небольшое промедление.
Нэнси подавила зевок; Тедди заметил, но промолчал. В тусклом свете лампы жена не отрывалась от вязанья. Из-за штормовых ветров подача электроэнергии сократилась по всей стране, но их это не коснулось – прежде всего потому, что у них в сельском доме электричества не было. На первом этаже – керосиновые и парафиновые лампы, на втором – свечи. Садились поближе к камину, который служил супругам единственным источником тепла, не считая самих себя. Тедди наклонился и взбодрил затухающее полено, пошевелив его кочергой, а затем перевел взгляд на Нэнси и подумал: при таком свете она себе глаза испортит. Нэнси вязала для него безрукавку со сложным узором. Тут нужен точный математический расчет, сказала она. Всюду требуется точный расчет. Все на свете поверяется математикой – так говорила Нэнси.
– А разве не любовью? – усомнился однажды Тедди.
– Ну разумеется, любовью, – небрежно бросила