недалеко от Британского музея; жилье было довольно запущенным, но он не возражал и даже перестал замечать квартирную хозяйку, которая могла бы дать фору самому Чингисхану. Тедди даже не подозревал, что в неумолимых условиях войны тайное ночное свидание с Нэнси окажется редчайшей возможностью побыть с нею наедине.
– Как там бедняжка Нэнси? – спросил Хью, когда Тедди вернулся в Лисью Поляну.
– Держится, надо полагать, – ответил Тедди. – Но меня к ней не пустили. Кажется, мы вступили в войну?
– К несчастью, да. Пойдем в «роптальню», Тед, выпьем чего-нибудь.
«Роптальня» служила для Хью местом уединения и защищенности; попасть туда можно было только с его ведома.
– Да поживее, – добавил Хью, – пока мама тебя не увидела. Наверняка разволнуется. Она тяжело восприняла последние новости, хотя и знала, что война неизбежна.
Тедди толком не понимал, почему предпочел не выслушивать объявление войны. Может, просто потому, что солнечным воскресным утром куда приятнее было выгулять собаку.
Из тяжелого хрустального графина, который хранился в «роптальне», Хью налил два стакана хорошего виски. Чокнувшись с сыном, он провозгласил: «За мир!», хотя Тедди ожидал, что тост будет за победу.
– Ты уже решил, как поступишь? – спросил Хью.
– Нет еще. – Тедди пожал плечами. – Скорее всего, на фронт пойду.
– Надеюсь, не в пехоту? – нахмурился отец.
При мысли об окопах его черты исказились невыразимым ужасом.
– Я подумываю насчет авиации, – сказал Тедди.
Если честно, до разговора с отцом он ни о чем таком не думал, но теперь ощутил, что дверца клетки распахнулась и тюремная решетка рассыпается в пыль: он был практически свободен от оков банковского дела. А кроме того, свободен (и только что это осознал) от перспективы жить в пригороде и растить детей, которые могут оказаться «весьма неразвитыми». Свободен даже от упряжки семейной жизни. Ему представились золотые подсолнуховые поля – монолиты цвета, горячие ломтики солнца.
Тедди переживал: неужели Франция поддастся злым чарам Гитлера? Но успокаивал себя: нет, ни за что.
– Буду пилотом, – сказал он отцу. – Хочу летать.
Из-за объявления войны задержался воскресный обед. Сильви была в саду, где ее и нашел Тедди: она все еще рвала мяту для приправы к ягненку. Мать показалась ему мрачной как туча, но не слишком взволнованной.
– Ты пропустил Чемберлена, – сказала она, выпрямляясь и растирая поясницу. (Мама тоже стареет, подумал Тедди.) – И надо думать, тебе тоже придется воевать, – добавила она, обращаясь к растерзанному пучку мяты, который сжимала в руке.
– Надо думать, придется, – ответил он.
Сильви повернулась на каблуках и в облаке мятного аромата прошествовала обратно в дом. У двери черного хода она помедлила и бросила через плечо, обращаясь к Тедди:
– Обед запаздывает.
– Мрачная? – чуть позже спросила по